— Опять жара будет, — сказал я.
— Конечно, — ответила жена, вытирая пыль, — лето же.
Это лето было необычайно жарким, дождя не выпадало уже много дней. Все вокруг высохло, и я подумал о предстоящем дне со вздохом.
Сыновья побежали в прихожую за газетами. Жена, закончив уборку, раздвинула складной стол и занялась приготовлением завтрака. Я посмотрел на её живот. Он стал заметно больше. Потом отправился на кухню чистить зубы. За ночь вода в трубах остыла, и умываться было приятно. Дети прибежали следом. Заметив, что я смотрюсь в узкое настенное зеркало, они засмеялись. Я состроил рожу, и они опять радостно загоготали.
Весь завтрак жена только возилась с детьми.
— Не можешь есть? — спросил я её.
— Утром — никак.
— Все‑таки съела бы что‑нибудь.
— Когда родишь? — спросил один из сынишек, оторвавшись от чашки чая. Это было так неожиданно, что мы с женой рассмеялись.
— Через три месяца, когда снег выпадет.
— Хорошо бы девчонку, — сказал старший сын.
— Да, неплохо бы. — Жена взглянула на меня. — Ты как думаешь?
— Чего говорить без толку.
— Да я просто так… Ты, конечно, хочешь мальчика.
— Ага, — ответил я, — мальчика. Возни меньше.
— Так есть уже двое. Хочу теперь дочку… Ты слушаешь?
— Слушаю.
— У вас кто‑нибудь новый? — спросила жена, заглядывая мне через плечо в газету. Дети тоже стали рассматривать фотографии.
— Никого. — Я сложил газету.
— А как там тот, которого привезли в прошлый раз? — опять спросила жена.
— Кто это?
— Ну, который убил мать с ребёнком. Здоровый такой.
— А, этот! Тихо сидит.
— Да? Значит, все ему как с гуся вода. Ведь ребёнка же убил, негодяй!
— Так‑то оно так.
— Не человек он!
— Человек, человек. Ну ладно, я пошёл.
Мне стало скучно её слушать, и я встал из‑за стола. Из тюрьмы донёсся вой сирены, извещающий о подъёме. Дети выбежали во двор.
Я открыл шкаф, надел светло–коричневую форменную рубашку и завязал галстук. Рубашка пропахла потом — я надевал её второй день подряд. Жена сняла с вешалки брюки и слегка прошлась по ним щёткой.
— Фуражку надень, — напомнила она.
— Только не сейчас. Мне и так в ней целый день торчать. Я вышел в прихожую и надел башмаки. Жена сложила большой белый платок и засунула мне его в задний карман.
— Счастливо, — сказала она.
— Угу. Ты себя нормально чувствуешь?
— Все хорошо.
— Если что — иди к врачу.
— Да знаю я, знаю. Не в первый раз.
Когда я вышел из дома, в переулке на меня налетели сыновья и вцепились в обе руки.
— Только до угла! — крикнула сзади жена.
Детишки, повиснув у меня на руках, болтали ногами, и от немощёной дороги поднимались клубы пыли.
— Когда на рыбалку возьмёшь? — спросил старший, глядя на меня снизу вверх.
— Скоро.
— Когда "скоро"?
— Когда в школу пойдёшь.
— Тогда на море, ладно?
— На море, на море, — подхватил второй.
— Ладно, на море пойдём.
— Когда?
— Через выходной.
— А почему в следующий нельзя?
— Иду на рыбалку. Ну, сыпьте назад. Дальше я один.
— Ещё, ещё!
— Нельзя, бегите домой.
Мы вышли на широкую заасфальтированную улицу. Машин ещё не было.
— Смотрите не уходите далеко от дома.
— Ага. — И мальчишки побежали назад, к новым играм. Я надел фуражку и зашагал по широкой дороге, которая вела к тюремным воротам. На асфальте отпечатались следы шин и ног, но пока он ещё был твёрдым.
С моря задул ветерок. Рядом с дорогой, там, где шло строительство административного здания, присели покурить плотники. Когда я приблизился, они замолчали и не произнесли ни слова до тех пор, пока я не прошёл мимо. Я спиной чувствовал их взгляды.
Дорога кончилась. Передо мной были высокие стены и широкие кирпичные опоры ворот. В одной из опор была устроена проходная. Из‑за стены доносился треск цикад. Красные от ржавчины ворота были закрыты. Поверхность грязной, застоявшейся воды во рву, расцвеченная масляными пятнами, беспрерывно вздувалась пузырьками поднимающегося со дна газа.
Я прошёл по подъёмному железному мостику и поздоровался с охранником:
— Привет.
— Здравствуйте. Опять жара будет, — лениво ответил толстый охранник. Он открыл мне дверь, и я вошёл внутрь. Здесь был совсем иной мир. Деревья криптомерий образовывали целую рощу, оттуда и звенели цикады. Впрочем, в отличие от обычной рощи здесь не было ни подлеска, ни какой-либо иной растительности, и стволы просматривались до самой земли. Я пошёл дальше по старой, мощённой кирпичом дорожке. Людских голосов не было слышно, навстречу мне никто не попался. Дорожка поднялась на невысокий холм и спустилась вниз — там, за деревьями, белели высокие бетонные стены. Я вышел на спортплощадку. Она была ухоженной, приятно зеленел широкий газон.
Читать дальше