Коллектив авторов - Средневековая Европа. Восток и Запад

К сожалению, предварительные поиски в РГАДА не позволили пока обнаружить письмо императора Максимилиана II Ивану IV с ошибочным титулом и вписанными между строк словами «великому князю»…

Как ни странно, история московского посольства в Регенсбург не завершилась после возвращения Сугорского, Арцыбашева и их спутников в Москву. У нее оказалось продолжение, притом не менее показательное для восприятия в Москве западной империи и императора Максимилиана II, нежели обстоятельства самого посольства. Примерно 40 лет спустя, т. е. около 1614 г., появилось одно странное произведение, которое затем на протяжении всего XVII в. охотно читали и соответственно переписывали. Сочинение это известно сейчас под названием «Повесть о двух посольствах» [648].

В первой части «Повести…» описывается миссия некоего Андрея Ищеина к турецкому султану. Действительно, Иван IV отправил А. Ищеина-Кузьминского в Константинополь в 1571 г. договариваться о союзе с султаном на не самых выгодных для Москвы условиях. Жаловаться на разгром Москвы Девлет-Гиреем исторический Ищеин, в отличие от литературного, никак не мог, поскольку его посольство прибыло на берега Босфора до похода крымского хана. А уж вести себя при дворе султана так вызывающе, как герой сказания, исторический Ищеин-Кузьминский мог только мечтать.

Во второй части говорится об отправке царем Иваном Васильевичем другого посольства к «ближнему своему благоприятному приятелю» «цысарскому королю Максимъяну царю». Во главе миссии поставлен не кто иной, как Захарий Иванович Сугорский, что сразу указывает на посольство 1576 г. в Регенсбург как на историческую основу повествования. Впрочем, историчность рассказа на этом и заканчивается, и все, что следует дальше, пронизано сказочным колоритом. Встреча Сугорского с императором происходит не в Регенсбурге, а в Вене. Максимилиан оказывается в весьма преклонных годах – ему 109 (!) лет, так что его сын «Филипп» и племянник «Андрей» должны поддерживать его под руки, когда государь встает [649]. Императора окружает много «велемудрых философов» («занеже силен велми») [650], а живет он в прекрасном дворце прямо на берегу «Вены-реки». Крыша дворца крыта такой «арапскою медию», что любой примет ее за золото, пока не услышит соответствующих пояснений [651]. Несмотря на солидный возраст, император разъезжает верхом в сопровождении великолепной кавалькады, причем приглашает с собой и московского посла.

Во время такой прогулки Максимилиан, между прочим, расспрашивает Сугорского, «сколь велика русская земля и сколь сильно ходит государь ваш»? Князь Захарий отвечает, что земля русская велика и чудотворцев в ней много, и милость от них и чудеса великие, а за государем ходит силы в собранье 400 тыс. головами своими. Эти сведения производят на Максимилиана сильное и благоприятное впечатление: «И король подивись, и похвали бога, распространит впредь русская земля» [652]. Император делает комплименты царю Ивану Васильевичу, сравнивая его в одном и том же предложении и с Александром Македонским, и с Константином Великим [653], и тотчас же произносит пророчество о будущем земли русской: «Да еще в вашей земли будет трясение великое, потому что многие власти, а несогласны. А смятение в вашей земли лет з десять, мало болши или менши десяти, а земля ваша распространитца велми и царь многими царьствы обладает» [654].

Со следующим посольством император Максимилиан отправляет московскому царю «римский скипетр, непобедимую державу, диадему и порфиру» [655]. А в завершение истории император вместе с королем Кипра наносят поражение султану и освобождают несколько городов, которые, однако, согласно пророческим словам Максимилиана, в будущем должны перейти в руки московского царя [656].

Сочинитель этой фантастической повести был неожиданно хорошо знаком с посольскими обычаями своего времени, принятой титулатурой европейских правителей, формой и стилем соответствующей деловой документации, и поэтому специалисты давно уже исходят из того, что автор служил в Посольском приказе [657].

Отголоски подлинных обстоятельств посольства в Регенсбург можно уловить не только в точном воспроизведении имени главы «делегации» или в превращении тяжелой болезни исторического Максимилиана в преклонный возраст его литературного отражения, но, например, и в диалоге между Сугорским и императором. Кесарь настороженно спрашивает князя Захария о действиях царя в Ливонии. Ответ же выдержан совершенно в духе официальной позиции московского двора: царь наказывает там своих неверных подданных. Это объяснение, похоже, удовлетворяет литературного Максимилиана, поскольку более он к теме Ливонии уже не возвращается – вполне в стиле настоящего Максимилиана П.