Коллектив авторов - Средневековая Европа. Восток и Запад

Весьма живое описание увлекательного визита к св. Эммераму представляет собой исключение: статейные списки московских послов XVI в. обычно не демонстрируют характерного для эпохи Возрождения интереса к чужим странам и народам. В задачи составителей таких текстов не входило описывать достопримечательности, чужие обычаи и редкие природные явления ради удовлетворения любознательности как самих послов, так и высокопоставленных читателей их отчетов (включая царя). Такого рода тексты представляли собой протоколы, составленные прежде всего, чтобы показать, как старательно посланцы царя выполняли свои задачи и как достойно обращалась с ними принимающая сторона, ни в малейшей степени не задевая чести московского государя. Хотя статейные списки выдержаны в «объективистской» стилистике, в действительности они представляют собой сложные интеллектуальные конструкции, цель которых состояла не в последнюю очередь в том, чтобы представить их авторов в качестве особенно преданных и старательных слуг царя [614]. Несмотря на это, в разных местах таких отчетов можно встретить ценные фактические детали, которые сегодняшнему историку далеко не всегда хорошо знакомы.

Так, в обоих вариантах отчета говорится, что императорская карета (в которой Сугорский и Арцыбашев совершали свой въезд в Регенсбург) была запряжена испанскими кобылицами [615]. Тут стоит спросить, откуда московские посланцы знали, во-первых, чем испанские кобылицы отличались от любых иных, а во-вторых, что именно испанские кобылицы предпочтительнее и почетнее любых иных при репрезентативных правительственных церемониях? Принесли ли гости эти знания с собой – из Можайска или Дорпата – или же усвоили их только в Регенсбурге, может быть, поддавшись соответствующему внушению принимающей стороны? В первом случае мы имели бы дело с общеевропейским койне репрезентации политической власти, одинаково хорошо понятном что на Западе, что на Востоке Европы, во втором же – с успешным результатом определенных ухищрений, призванных поднять вес локального правителя и его репрезентативных пристрастий или возможностей.

Другие детали уводят нас не так далеко, но все равно не лишены интереса, как, например, рассказ в Тексте Б о том, как московитов приветствовали бургомистр и члены городского совета Регенсбурга. Они появились на том постоялом дворе, где разместили русских (оба главных посланника получили квартиры на втором этаже, а дорпатские дворяне – на третьем) на следующее же утро после их прибытия. Горожане заявили, что у них есть обычай подносить вино прибывшим в город курфюрстам, а также «другим» венценосным князьям. Ныне же император повелел им сделать то же самое и для московского посольства, по каковой причине они и просят гостей принять их подарок [616]. Прямая ссылка на императорский приказ звучала бы сегодня не очень любезно: ведь дары следует подносить по зову собственной души, а не по приказу начальства. Однако, на вкус московитов, данная рекомендация должна была стать наилучшей из возможных, поскольку они обычно избегали контактов с людьми, приходившими не прямо от императора, чтобы случайно не нанести ущерба чести государя, вступив в отношения с кем-либо из низших сословий.

В тот раз вино было не отвергнуто, но, напротив, милостиво принято. Однако русские обратили внимание, что его им поднесли в оловянных сосудах (а не в серебряных) – обстоятельство, которое, например, немецкие рассказчики в аналогичных ситуациях скорее всего не заметили бы. Зато русские не записали, сколько именно вина было им подарено, что, пожалуй, немыслимо для автора любого немецкого отчета.

Таких расхождений в восприятии действительности источники содержат, кажется, немало. Отметим еще одно. За время пребывания в Регенсбурге посланцев Ивана IV приглашали на аудиенции во дворец в общей сложности 6 раз. Оба наших главных текста – А и Б (но особенно последовательно А) – едва ли не всякий раз повторяли монотонно, но неустанно, что посланцы выходили из своей (на самом деле императорской) кареты прямо у лестницы перед главным входом [617], а на обратном пути там же и садились в карету [618]. Эта констатация была важна и для автора, и для его начальников, поскольку в московском посольском деле придавалось немалое иерархическое значение тому, где именно посол, направлявшийся на официальный прием, спускался с коня или выходил из экипажа. Люди низшего ранга должны были проходить все расстояние от ворот во двор до крыльца резиденции пешком. Чем выше был, однако, государь, пославший посла, чем ближе к крыльцу тот должен был подъехать, при этом особой лихостью считалось спуститься с седла прямо на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей ко входу в дворцовые помещения.