Евгений Крашенинников - В правом нефе

Активность всегда связана с пониманием: пониманием того, что делаешь. И идея Суворова, что «каждый солдат должен понимать свой манёвр», требовала развития активности конкретного солдата, так как в русско-турецких войнах и на Сен-Готарде мало было железной македонской дисциплины.

При этом понимание не заключается в бубнеже наизусть пункт за пунктом в правильном порядке устава караульной службы. Солдат может вообще не уметь читать, чтобы самостоятельно правильно среагировать на штатную, а тем более внештатную ситуацию. Он должен как раз понимать эту ситуацию целостно, понимать её смысл, суть, понимать исключения.

Если человек выучил наизусть «Евгения Онегина», значит ли это, что он его понял? Не очевидно. А аплодирующие на концерте Высоцкому в Париже французы, не знавшие русского языка – значит ли это, что они ничего не поняли и хлопали из вежливости? Неизвестно; вполне возможно, что они смогли понять самое главное – то, что уже утерялось при сотом прослушивании соотечественниками Высоцкого.

3

А теперь, определив понятия, перейдём к нашему участию в Литургии – активному участию.

Если люди хором повторяют какую-то молитву еженедельно под одну и ту же мелодию – означает ли это, что степень активности их участия в Литургии выше, чем у тех, кто индивидуально молится на своей скамейке в то время, когда священник у алтаря шёпотом читает тайные молитвы? Разумеется, нет. Даже если они начнут хлопать в припеве псалма или браться за руки при чтении «Отче наш». Обратите внимание: я не сказал, что эта степень активности точно ниже. Я просто говорю, что пока у нас нет никаких оснований говорить об активности этих людей. Чтобы доказать, что они активны, нужно обнаружить, что прихожане реально понимают смысл своих литургических действий – причём именно тот, который вкладывается в Литургию Церковью.

Поэтому я предлагаю простой тест.

На каждой Мессе латинского обряда произносятся слова «Исповедую перед Богом всемогущим и перед вами, братья и сёстры…» И потом: «Поэтому прошу блаженную Приснодеву Марию, всех ангелов и святых и вас, братья и сёстры…» Вот скажите, если мы в жизни к кому-то обращаемся и тем более о чём-то его просим, то что мы делаем сначала? Разумеется, поворачиваемся к нему, смотрим на него. А теперь вспомним, что мы делаем во время Мессы, когда просим братьев и сестёр молиться о нас. Подавляющее большинство (не 51%, а практически все – я за церковную жизнь видел только два исключения), произнося текст молитвы, продолжает оставаться в том же положении, что и раньше, и смотрит в спину впереди стоящего либо в сторону алтаря и священника. Но ведь те, кого мы просим, вокруг нас! Значит, если это не абстрактный текст, обращённый ни к кому, а реальная просьба к братьям и сёстрам по вере, то логично обернуться к ним, посмотреть на них. А если мы этого не делаем, то никаких подтверждений, что мы понимаем происходящее на Литургии и произносимое ежевоскресно, увы, нет.

Но так как многие убеждены, что если я знаю словарное значение каждого произносимого слова, то значит и понимаю происходящее, то и мысли не возникает, что Литургия нуждается в понимании, несмотря на «понятность» текста . Разумеется, есть исключения. Разумеется, есть те, кто читает книги отца Томаша Кветеня или кардинала Люстиже, чтобы лучше понять Мессу. Только сама Месса не подталкивает к этому; она создаёт иллюзию понятности.

4

Когда служение Литургии, вопреки Конституции Второго Ватиканского собора («Sacrosanctum Concilium», 36, §1 ), было повсеместно переведено на народные языки, то возник эффект ровно противоположный ожидаемому . Благое намерение, что теперь Литургия станет понятнее, превратилось в подспудное, часто не проговариваемое вслух, но проявляющееся в реальных действиях убеждение, что она уже понятна и, значит, её долгое, кропотливое, трудное понимание Народом Божьим особо и не требуется. Кто у нас регулярно занимается литургическим образованием прихожан после «курса молодого бойца» на катехизации? Знаю одного священника (правда, не латинского обряда); знаю одного мирянина, выпустившего книгу о Пасхальном цикле (его все знают) … А кто ещё: систематически, регулярно, считая это важным делом , так как в Литургии совершается дело нашего искупления? Наверное, есть, но точно не все, не большинство, не часто…

Когда Литургия служилась на латинском языке, у прихожанина мысли не было, что он понимает всё ; сам язык свидетельствовал о том, что здесь остаётся тайна . При этом смысл Литургии мог быть так же ясен для верующего, как был бы при участии в Литургии на русском, чешском или французском. Когда мы оказываемся в другой стране или на Мессе в англоязычной группе, мы же понимаем, что происходит? На итальянской Мессе мы же понимаем, что сейчас Церковь участвует в совершении бескровной Жертвы? На венгерской мы догадываемся, что в этот момент возвещаем смерть Господа, пока Он не придёт, и возобновляем Завет Господа с людьми? На французской мы уверены, что на наших глазах происходит величайшее чудо Пресуществления хлеба и вина в Тело и Кровь Христа-Спасителя? Так же и на Мессе на латинском языке люди были в курсе этого. (Или не были, как могут и не быть в курсе католики, участвующие в русскоязычных богослужениях и читающие этот текст). Просто вопреки убеждению некоторых людей, что «раньше всё было на латыни, и как же люди жили…», на латыни было не всё: Библия была переведена задолго до Второго Ватиканского собора, бессчётное количество книг существовало на всех языках веками, проповедь произносилась на родном языке (и это было обязательным требованием ещё Тридентского собора), в воскресных школах разговаривали так же, как дома – ну и молились люди Господу об урожае, об излечении от болезней, о горестях и радостях на родном португальском, польском или китайском.