Григорий Киселёв - Иллюзия прогресса - опыт историософии

Конечно, отрицать эти различия было бы нелепо, и нужно отдать должное исследователям восточных культур, которые пытаются донести до нас их потаённые смыслы (по-видимому столь трудно расшифровываемые, что подчас стремление раскрыть их средствами современного языка оборачивается некоторым затемнением мысли, глубоко укрытой сложными культурологическими построениями). Нельзя не заметить, правда, что такие смыслы в известной мере размываются именно в результате взаимодействия цивилизаций. Африканистам, например, хорошо известны драматические последствия вестернизации, когда поколение родителей живет в земледельческой общине, а их дети учатся в университетах по западным программам и работают в городах в современном секторе экономики, что ведёт к заметной, а часто и радикальной переориентации ценностных ориентиров.

Едва ли стоит относить к цивилизационным преимуществам традиционализма характерный для него коллективизм (не говоря уж о совершенно неправомерном отождествлением последнего с христианским представлением о соборности, что характерно для российских идеологов). Такой коллективизм порождается общинностью, а этот вид социальности относится к прошлому (коммунистический же коллективизм – химера). Возможности для освобождения человека связаны, напротив, с разложением естественно-природных отношений, с личностным ростом. Обращаться к ценностям общинности в глобализующемся мире – нравятся ли они нам или нет – довольно нелепо.

Подлинной альтернативой миру свободы, пусть даже забывшему в вечной гонке за успехом о нравственных ориентирах (но не утерявшим, впрочем, их безвозвратно), может выступать лишь мир несвободы [36] «Да, несвобода может быть существенной интеллектуальной и духовной школой. Но – не сама по себе, а лишь тогда, когда наряду с нею существует и дышит свобода» ( Рашковский Е. Б. На оси времён. Очерки по философии истории. М.: Прогресс-Традиция, 1999. С. 204). . Свободы не будет – в каком бы обличье этот мир не являлся из-под пера антизападников: державном евразийском (неоязыческом или квазиправославном), фундаменталистском исламском или же неопределённо «восточном» с акцентом на онтологическую гармонию человека и социальности. В итоге же все эти построения сводятся к более или менее отчётливо выраженной идее о необходимости поглощения человека той или иной формой общности, которая, в свою очередь, оказывается в конце концов эманацией власти. И в данном случае весьма логичной и показательной представляется позиция широкого спектра националистических сил, которые вполне осознанно связывают свой общественный идеал именно с несвободой.

С известными оговорками как борьбу принципов свободы и несвободы стоит рассматривать конфликт на Ближнем Востоке, во многих отношениях именно межцивилизационный: еврейское государство не только защищает здесь своё право на существование, но и представляет ценности Западной цивилизации в целом.

Новая несвобода едва ли способна разрешить «кризис гуманизма». Представление о человеке, основанное на идее о его достоинстве, о созданном по образу и подобию Божиему, ставит совершенно определённые требования к социальной жизни. Эти требования исключают возможность какого бы то ни было угнетения человека, который в силу самой своей природы не может быть средством для достижения какой-либо цели – пусть даже самой возвышенной. Единственная роль, которая предназначена человеку, – быть субъектом, т. е. автономным и свободным строителем очеловечивающегося мира.

В связи со сказанным стоит заметить, что одной из приметных черт сегодняшнего Запада стала пресловутая «политическая корректность». Доводя до крайностей справедливую критику пороков европоцентризма и колониализма, её блюстители в то же время не задумываются серьёзно о различиях разных ценностных систем. В результате благородные намерения оборачиваются капитулянством перед меньшинством, фактически отвергающим ценности иудео-христианской цивилизации. Это приводит к серьёзным негативным последствиям, в частности, в проведении плохо продуманной иммиграционной политики, столь актуальной сегодня, когда бывший колонизованный мир выплёскивает вовне, в бывшую метрополию свою архаику.

Облик сегодняшнего мира обусловлен, конечно, и самим рыночным механизмом, который весьма жесток даже в условиях социального государства и правового порядка.

Современную Западную цивилизацию нередко определяют как посткапитализм. «Капитализм», равно как и «социализм», – понятия, относящиеся, скорее, к сфере идеологии, и для философского осмысления мало пригодные. Вернее говорить о рыночном хозяйстве постиндустриальной эпохи, особенность которой состоит в том, что производительные силы всё больше приобретают идеальный характер. Основную роль тут играют инновации, знания, разносторонний творческий интеллектуальный труд, умение работать с массой информации (добывать её, обрабатывать, преобразовывать).