Франсиско Суарес - Франсиско Суарес о речи ангелов

38. Отсюда я, в-четвертых, утверждаю: говорящий ангел напечатлевает в слушающем интенциональную форму, или нечто новое, принадлежащее форме, в чем слушающему репрезентируется акт говорящего; и таким образом осуществляется духовная беседа между ангелами. Это утверждение следует из сказанного, откуда доказывается первая часть, ибо в ходе ангельской речи возникает нечто новое в интенциональных формах того ангела, к которому обращена речь. Следовательно, либо оно создается действием одного лишь Бога при соизволении и согласии говорящего ангела, либо самим говорящим при содействии Бога. Первое неправдоподобно; следовательно, именно говорящий ангел вызывает такое возбуждение в другом. Антецедент явствует из предшествующего вывода; первое следствие же известно из достаточного перечисления, ибо никакой другой причины такого изменения помыслить нельзя. Правда, некоторые утверждали, что такое напечатление производится одним лишь Богом, в силу как бы некоего естественного договора. Ибо они считают, что один ангел никоим образом не способен по природе изменить интеллект другого, и потому это действие принадлежит Богу как Творцу природы. Причем произвести его надо в надлежащее время, сообразно именно такому требованию природы, и поэтому придать соответствующую интенциональную форму тотчас, как этого пожелает говорящий ангел, а не ранее. Такой способ объяснения я предпочел бы всем изложенным выше, если бы это действие Бога было необходимым, так как здесь, как мне кажется, усматривается меньше всего несообразностей. Но дело в том, что я вообще не считаю это действие ни необходимым, ни истинным.

39. Исходя из этого, я доказываю принятую выше меньшую посылку. В самом деле, Бог позволяет вторичной причине причинять все, что согласно с ее природой и не превосходит ее уровень совершенства; но указанное действие вполне согласуется с ангельской природой, с ее потребностью в общении, и нет оснований считать, что оно превзойдет естественную силу ангела; следовательно, оно производится самим говорящим ангелом. Бо́льшая посылка известна, как и меньшая в отношении первой части – о согласном с природой характере действия. Что касается второй части – о том, что оно не превосходит совершенство ангела, – она доказывается прежде всего апостериорно: ведь иначе говорил бы в собственном смысле не ангел, а Бог по просьбе ангела, если можно так выразиться; и не один ангел возбуждал бы другого, но Бог в присутствии акта ангельской воли. А это идет вразрез с тем, как об этом повествуется в Писании, и сильно умаляет совершенство ангельской природы. Ведь тогда ангелы были бы словно немые или младенцы, не имеющие возможности общаться меж собой и возбуждать друг друга, и получали бы такую возможность лишь от Бога, от его провидения. Априорно же вторая часть доказывается тем, что внутренние акты интеллекта и воли суть объекты, актуально умопостигаемые через себя; следовательно, способность напечатлевать свои интенциональные формы не превосходит уровня их совершенства, и, стало быть, они производят изменения в интеллекте другого ангела. Ибо, как сказано св. Фомой в приведенной чуть выше цитате, умопостигаемое в акте по природе способно приводить в движение интеллект, как чувственное в акте – приводить в движение в чувство. Этот довод будет подробнее разъяснен и обоснован в последующем изложении.

40. И отсюда нетрудно сделать вывод о второй части утверждения, то есть о том, что именно таким способом осуществляется ангельская речь, и прежде всего потому, что таким способом один ангел являет другому свой акт, по своей воле располагая другого к этому акту. Следовательно, это достаточный и наилучший способ осуществления речи. Именно так неизменно сохраняется в силе учение св. Фомы о том, что речь осуществляется через устроение понятий, находящееся в свободной воле говорящего. Это и предельно истинно, и необходимо, так как акты интеллекта сами по себе сокрыты. А вот то, что такое устроение совершается не через реальную операцию согласия и воления, а только через внешнее именование, не может быть ни необходимым, ни истинным, если принять во внимание, что для речи необходима сила возбуждения и выявления скрытого акта. Но то и другое наилучшим образом выполняется именно указанным способом, поскольку напечатления интенциональной формы достаточно как для возбуждения другого ангела, так и для явления прежде скрытого, ибо дает принцип его репрезентации. Стало быть, здесь имеется все необходимое для истинной духовной речи. Подтверждается это, во-первых, тем, что таким способом прекрасно объясняется, почему понятия ангела пребывают в тайне, то есть известны одному, но неизвестны другим: потому, что в одном ангеле напечатлевается интенциональная форма, а в других нет. Во-вторых, объясняется превосходство ангельской речи перед человеческой: ведь акты, явленные через человеческую речь, познаются только в знаке, а через ангельскую речь они явлены в самих себе. Наконец, в-третьих, это подтверждается тем, что такой способ высказывания в отношении весьма темного вопроса более понятен и по здравом размышлении не заключает в себе никаких несообразностей. Действительно, возражения против него опровергаются вполне убедительно; следовательно, мы по заслугам предпочитаем его остальным. А чтобы это стало еще очевиднее, все связанные с таким объяснением затруднения, вопросы или пожелания мы рассмотрим в следующей главе.