Джон Бартон - История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре [litres]

Здесь скрыта угроза, обращенная к потенциальному обидчику, и исходит эта угроза от Бога, который услышит крик бедного и, предположительно, отомстит за него. Но видна и попытка воззвать к разуму оскорбителя: разве праведно лишать кого-то единственной возможности укрыться? Это призыв к общему опыту людей, и благодаря ему закон становится не деспотическим повелением, а неким естественным моральным принципом. Книга Второзакония открыто утверждает, что законы Израиля благи и справедливы:

Вот, я научил вас постановлениям и законам, как повелел мне Господь, Бог мой, дабы вы так поступали в той земле, в которую вы вступаете, чтоб овладеть ею; итак храните и исполняйте их, ибо в этом мудрость ваша и разум ваш пред глазами народов, которые, услышав о всех сих постановлениях, скажут: только этот великий народ есть народ мудрый и разумный. Ибо есть ли какой великий народ, к которому боги его были бы столь близки, как близок к нам Господь, Бог наш, когда ни призовем Его? И есть ли какой великий народ, у которого были бы такие справедливые постановления и законы, как весь закон сей, который я предлагаю вам сегодня?

Это уже подразумевает наличие некоего способа судить о достоинствах законов и тем самым выводит нас за рамки идеи о том, что это всего лишь повеления, которым надлежит покоряться, ибо они исходят от Бога. Любой может понять , что эти законы – благие.

Есть и другой момент, о котором стоит помнить: законы встроены в рамки повествования. Мы не располагаем ни одним «отдельно взятым» израильским законом хотя бы в том виде, в каком находим их в кодексах Месопотамии – в виде некой данности, наделенной правовой силой. У нас есть только одни законы, и те, кто записывал Библию, связали их с жизнью Моисея и людей, следовавших за ним. Иными словами, мы встречаем закон как часть предания, как часть рассказа о связи Бога с Израилем. Пусть иудаизм и настаивает на том, что законам, безусловно, нужно подчиняться, в нем все же больше тонких отличий, нежели в традиционных формах христианства, – и ему легче увидеть эти законы как часть диалога с народом Израильским, под которым понимаются все поколения евреев вплоть до нынешнего. Закон – это не ряд неприкрытых требований, а одна из сторон отношений Бога с Его народом. Мы видели: Тора – это не «закон» в любом простом его понимании: ее приходится адаптировать под изменчивые обстоятельства, хотя и нельзя отменить. А те христиане, которые столь жаждут «вернуться к заповедям», часто воспринимают все намного грубее и игнорируют явленную в Библии связь закона с культурным контекстом.

Но в Пятикнижии законы не просто находятся в рамках рассказов – они и сами порой становятся развернутыми повествованиями, как подчеркнула израильский адвокат и библеист Аснат Бартор [14]. Она цитирует множество пассажей в законах, где законодатель, увлекая читателей, рассказывает им (очень короткую) историю об этически противоречивой ситуации:

Если же будет у тебя нищий кто-либо из братьев твоих, в одном из жилищ твоих, на земле твоей, которую Господь, Бог твой, дает тебе, то не ожесточи сердца твоего и не сожми руки твоей пред нищим братом твоим, но открой ему руку твою и дай ему взаймы, смотря по его нужде, в чем он нуждается.

Если найдешь вола врага твоего, или осла его заблудившегося, приведи его к нему; если увидишь осла врага твоего упавшим под ношею своею, то не оставляй его; развьючь вместе с ним [15].

И даже когда речь идет о преступлениях, ситуация подается как повествование.

Кто ударит человека так, что он умрет, да будет предан смерти; но если кто не злоумышлял [16], а Бог попустил ему попасть под руки его, то Я назначу у тебя место, куда убежать [убийце]; а если кто с намерением умертвит ближнего коварно [и прибежит к жертвеннику], то и от жертвенника Моего бери его на смерть.

По поводу третьего пассажа Бартор замечает:

Закон в целом описывает три эпизода. В первом участвуют три персонажа: нападавший; тот, кто умер под ударами нападавшего; и дополнительный, неопознанный персонаж, чья роль в том, чтобы свершить смертный приговор. Во втором эпизоде персонажей уже четверо: «тот, кто не злоумышлял»; Бог; законодатель, явивший себя во фразе «Я назначу»; и адресат, чье присутствие раскрыто в прямом обращении «у тебя». Погибший не упомянут, и если бы не первый эпизод, то было бы непонятно, что закон призван иметь дело с убийством; в конце концов, протагонист не выполнил никаких действий (он не злоумышлял), и нам не говорят, что произошло в результате божественного вмешательства. В третьем эпизоде тоже четверо персонажей: убийца; убитый; законодатель, явивший себя в словах «от жертвенника Моего»; и адресат, которого привлекают к участию через повеление «бери его» [17].