Режин Перну - Хильдегарда Бингенская

Аббат именует ее «матерью и невестой Агнца», и тон прошения свидетельствует о состоянии души, в котором он обращается к ней: «Поскольку благоухание Вашей добродетели достигло отдаленных мест земли, а Ваше сердце украсило мир не только благими трудами, но и пророчествами о будущем, открывая Вам небесное силою Святого Духа, мы находим, что достойно препоручить Вашей святости наше братство, хотя мы сами того недостойны». Именно поэтому они позволяют себе просить ее «в своей материнской благости благоволить написать нам и передать слова, которые Вы, просвещенная Святым Духом перед лицом нашим, а также многих других в Кирхайме, к нам обратили по поводу небрежения священнослужителей, совершающих Божественную жертву; дабы они не изгладились у нас из памяти и мы имели их всегда перед своим взором».

Сабина Фланаган в своем блестящем исследовании переписки Хильдегарды удивляется реакции этого братства священнослужителей, которых монахиня сурово призвала к более ревностному благочестию: они не только не обиделись, но и пожелали сохранить память о ее наставлениях. Впрочем, удивляться этому — значит не вполне представлять себе состояние духа общины, пережившей, видимо, охлаждение религиозного пыла, но не утратившей его окончательно. Тронутые словами Хильдегарды, эти люди почувствовали, что они их возрождают. Образ, который описала Хильдегарда, сам по себе был способен потрясти. Она вновь описывает его в ответном письме, датированном 1170 годом:

«Бодрствуя душой и телом, я увидела прекрасный образ, имевший вид дамы столь пленительной и любезной своей нежной красотой, что человеческому уму не под силу ее помыслить. Она стояла на земле и достигала небес. Лик ее был светозарен, а очи вознесены к небу. Она была облечена в белоснежную ризу из светлого шелка, а поверх нее — в хитон, украшенный драгоценными камнями — изумрудами, сапфирами, алмазами и жемчугом; ноги ее были обуты в обувь из камня оникса. Однако лик ее был запылен, одежды справа разорваны, а хитон утратил свою изящную красу. Обувь ее была замарана, и она вопияла к небесам голосом громким и жалобным, восклицая: „Внемлите, небеса: лик мой запятнан; рыдай, земля, ибо одежды мои разодраны! Стенайте и простирайтесь, бездны, ибо обувь моя запятнана! Лисицы имеют норы, и птицы небесные — гнезда, я же не имею ни утешителя, ни посоха, на который опереться“».

«И еще говорила: „Я пребывала в сердце Отца, пока Сын Человеческий, Который был зачат и родился от Девы, не пролил Свою кровь. Он обручился со мною и омыл меня Своей кровью, возродив чистым и простым обновлением от воды и Духа, то есть от того, что прежде было иссушено и отравлено ненавистью змея. Те, кому пристало печься обо мне, то есть священнослужители, благодаря которым мой лик должен бы воссиять, как заря, и усердием которых одежды мои должны бы блистать подобно молнии, хитон — искриться драгоценными камнями, а обувь — быть белоснежною, замарали мой лик грязью, разорвали мои одежды; из-за них померк мой хитон и черна моя обувь. Те, которые должны были меня украсить, разорили меня“». И она перечисляет, какие оскорбления нанесли ей люди, которые должны были заботиться о ее красоте. «Священники Христовы, которым следовало бы хранить мою чистоту и служить мне в чистоте, лишь растравляют раны, в своей непомерной алчности обходя церкви одну за другой».

Хильдегарда говорит и о последствиях преступной алчности: «Лжесвященники обманывают сами себя, ибо желают пользоваться честью священнослужения, не исполняя его обязанностей, что невозможно, ибо никому не дается награда без труда. Как только благодать Божия касается человека, она побуждает его трудиться, чтобы получить воздаяние».

В эпоху Хильдегарды церковные бенефиции еще не раздавались столь щедро номинальным служителям Церкви, не заботившимся об исполнении своих обязанностей, столь щедро, как это будет впоследствии, в XIV и XV вв. и в классическую эпоху: в силу конкордата 1516 года монарх получал право назначения епископов и аббатов монастырей. Но стремление получать доходы, которые полагались за исполнение церковной должности, не исполняя самой должности, — увы, склонность, присущая человеку в любые времена. Видимо, Хильдегарда понимала, что и алчность сильных мира, и гнев народа однажды обрушатся на этих священников, пытающихся обратить свою должность в монету: «Безрассудные князья и народ устремятся на вас, о священники, пренебрегшие Мною. Они изгонят вас, и обратят в бегство, и захватят ваши богатства, ибо вы в свое время не радели о служении. И скажут о вас: „Отвратимся от Церкви с ее прелюбодеяниями, хищением, злокозненными людьми“. И, совершая сие, захотят угодить Богу, ибо скажут, что из-за вас Церковь растлилась (…), и многие внутренне возмутятся против вас, и многие народы будут ложно мыслить о вас, видя, как вы почитаете свое священническое служение и посвящение за ничто. Они будут помогать мирским царям и князьям изгонять вас из своих пределов, ибо вы злыми делами предали непорочного Агнца». Хильдегарда утверждает, что в этом видении ей раздался голос с небес: «Таков образ Церкви».