Бернард Льюис - Евреи ислама

Далее Льюис утверждает, что известные эпизоды преследований или гонений в начале исламской эры, такие как насильственные меры к зимми при благочестивом халифе ‛Умаре II в начале VIII века [10] В мусульманской историографии господствует восторженное отношение к омейядскому халифу ‛Умару II (правил в 617–620 гг.), правление которого, по мнению историков, ознаменовалось законодательными послаблениями по отношению к зимми . Происшедшие в его правление массовые переходы зимми в ислам объясняют тем, что он отменил джизью , особый налог для немусульман, тем зимми , которые обратились в ислам (ранее даже после обращения они все равно должны были ее платить), и, значит, таких бывших зимми не следует считать насильственно обращенными. Как видим, автор предисловия и автор книги (см. далее с. 61) не разделяют столь позитивного мнения об этом правителе. — Примеч. переводчика. и направленные против зимми указы аббасидского халифа Аль-Мутаваккиля в середине IX века, следует понимать контекстуально, как ответы на вызов «истинной» исламской вере и на недопустимое поведение немусульман. (Не)знаменитое убийство визиря-еврея Йосефа Ибн-Нагрелы и последующая расправа над еврейской общиной в Гранаде в 1066 году (один из немногих эпизодов в начале исламской эры, когда насилие направлено конкретно на евреев) явились реакцией на еврейскую неспособность выполнить свою часть договора зиммы, превышая тот скромный уровень, который им следовало сохранять.

Льюис объясняет, что позднее все изменилось к худшему, отчасти потому, что, как предполагал ранее Ш.-Д. Гойтейн, политически децентрализованное, более открытое, а значит, более толерантное «буржуазное» общество первых веков сменилось авторитарными режимами с их строгим контролем над экономикой и с неодобрением былой толерантности. Льюис также предлагает собственное, дополнительное объяснение перехода к нетерпимости. Когда господству ислама ничто не угрожало, были в безопасности и зимми ; когда ислам оказался перед внешней угрозой, это стало небезопасным и для зимми . На востоке ислам столкнулся с противостоянием в виде начавшихся в конце XI века Крестовых походов, а на западе — в виде испанской католической Реконкисты, начавшейся несколько ранее. В XIII веке монголы-язычники истребили значительную часть населения в восточных владениях ислама и уничтожили последние остатки халифата. Но Льюис объясняет, что поворот в судьбе зимми в позднем мусульманском Средневековье не носил никаких примет, характерных для христианского антисемитизма. Мусульманские репрессии отчасти основывались на том, что мы могли бы назвать «рациональным» страхом перед союзом зимми с внешним врагом. Христианские гонения на евреев в средневековой Европе (как и в наши дни), напротив, основывались на «иррациональном» страхе перед воображаемой «еврейской властью».

Политика по отношению к зимми была более жесткой на периферии исламского мира, на Западе при ригористах Альмохадах в XII веке и в Иране, после того как шиизм стал государственной религией в XVI веке. Руководимые пуристским «мессианским» видением ислама, Альмохады жестоко навязывали свою версию ислама немусульманам, а также несогласным с ними мусульманам в нарушение принципа «нет принуждения в религии» (Коран, 2:256). Тем самым они фактически положили конец христианству в Северной Африке. Евреи, вернувшиеся к открытому исповеданию иудаизма после того, как фанатизм Альмохадов утих, остались единственными зимми , частично утратив, однако же, защиту, характерную для плюралистического общества. В позднесредневековом Иране шиизм представлял особую проблему для евреев и других немусульман: в отличие от основного исламского течения, суннитского, шииты Ирана поставили понятие скверны, нечистоты ( наджаса , осн. на Коране, 9:28) в центр своих религиозных представлений. Евреи и другие зимми считались по своей сути нечистыми, и физический контакт с ними был запрещен. Эта доктрина, вероятно, усилившаяся, как убедительно предполагает Льюис, за счет зороастрийских концепций скверны, сделала евреев и других немусульман более уязвимыми к репрессиям, преследованиям и насильственному обращению.

Во второй главе книги вводится удачный термин «иудео-исламская традиция», который, по Льюису, знаменует, что религиозная и культурная цивилизационная общность иудаизма и ислама является более тесной, чем даже в гораздо более известном случае «иудео-христианской традиции». Льюис также использует термин Гойтейна «симбиоз», чтобы подчеркнуть взаимовлияние двух культур. Его аргументы о возможном еврейском или христианском влиянии на основателя ислама приобретают особую убедительность от привлечения тех обобщающих положений, которые входят в саму концепцию мусульман о своей религии. Это была «многообразная и плюралистическая цивилизация», цивилизация (опять же по контрасту с христианской), не «богословская» и не «идеологическая» в своих взглядах на обращение с евреями. Некоторая враждебность, выраженная в относительно скудном арсенале мусульманской полемики по отношению к евреям, возникла, по сути, у христианских или еврейских новообращенных. Напротив, уважительная тенденция наблюдается у суфийских мистиков и рациональных релятивистов. Близостью ислама к иудаизму, а также политическим оппортунизмом объясняются многочисленные добровольные обращения евреев к доминирующей религии. Эпизоды насильственного обращения подтверждают тезис Льюиса, что немусульманин испытывает больше трудностей на периферии исламского мира, чем в его центре. Главным образом евреи и другие немусульмане сталкивались не с насилием, а с «унижением» и «незначительными притеснениями». Льюис также контекстуально рассматривает известное заявление Маймонида (Рамбама) [11] «Послание в Йемен» Рамбама цит. по изд.: Рабби Моше бен Маймон. Послания и другие труды. М.: Лехаим; Книжники, 2011. С. 212. в письме к страдающим от притеснений евреям Йемена в 1172 году о том, что «не было [из] всех восстающих на Израиль общины более злобной, чем эта, и никто не заходил так далеко в унижении и ослаблении нас, как они [мусульмане]» — пассаж, ставший знаменательным лозунгом «неолакримозной» исламофобской школы. Заявление отражает собственный недавний опыт великого мудреца, опыт альмохадских преследований в родной Испании и Марокко, и «не может быть принято в качестве точной картины общей ситуации. Но его наблюдения, безусловно, содержат часть истины». Льюис завершает главу несколькими необходимыми замечаниями об общинной и судебной автономии, которую мусульманские власти предоставили евреям.