Рубрика вторая — «Война». Самые ранние варианты записанной мифологии датируются начиная с 1914 года, в этом году Британия вступила в Первую мировую войну, хотя самому Толкину в 1915 году позволили закончить курс в Оксфорде. Уцелел он на фронте «по счастливой случайности» — заболел «окопной лихорадкой» и с позиций на Сомме был отправлен в госпиталь. Выздоравливая, он пишет первый законченный фрагмент Сильмариллиона , «Падение Гондолина». За какие–то года два погибло большинство его друзей; сам Толкин был потрясен героизмом простого английского солдата. Этому героизму суждено было войти в книгу «Властелин Колец», воплотившись в хоббитах и особенно в Сэме Гэмджи. Роман, опубликованный в 1954–1955 гг., воздает должное стойкости самых что ни на есть обыкновенных честных парней, погибших в Великой войне за свою страну: а написан он был по большей части во время Второй мировой войны, перед лицом нового, дьявольского зла, которое обрушил на мир Адольф Гитлер.
Рубрика третья — «Оксфорд». В 1925 году Толкин был избран профессором англосаксонского языка и создал читательский клуб Kolbitar («Углегрызы»), посвятивший себя исландским сагам. Клуб этот в 1930 году слился с «инклингами», или, если угодно, передал им эстафету. Влияние реального братства на творчество Толкина невозможно переоценить: без одобрения и поддержки «инклингов» он вряд ли стал бы продолжать работу. Очень большую роль сыграла дружба с К. С. Льюисом, который обратился в христианство отчасти благодаря Толкину, равно как и общение с Джорджем Сэйером, укрепившим Толкина в намерении найти издателя.
За истекшие годы про «инклингов» писали немало — по мере того, как слава Льюиса и Толкина распространялась по миру. Не последнюю роль сыграло весомое исследование Хэмфри Карпентера, биографа Толкина. Суммировать здесь все эти публикации я даже пытаться не буду. Информацию по «инклингам» отыскать несложно, как и о жизни Толкина. Толкин немало способствовал обращению Льюиса в христианство, хотя тот, возможно, так и не преодолел до конца «ольстерских», протестантских, предрассудков. Остальные члены клуба были очень разными, от Чарльза Уильямса, принадлежавшего к высокой церкви, с его мистическими и порою неортодоксальными представлениями о любви и магии, до антропософа Оуэна Барфилда, занимавшегося языками и эволюцией сознания. Всякий, кто жил в Оксфорде и посещал пабы, где частенько собирались «инклинги», без труда вообразит себе кружки пива в клубах табачного дыма, громкие разглагольствования (это, конечно, Льюис!), обрывки фраз на древних языках; нараспев зачитываются фрагменты историй и новые стихи, собеседники то и дело перебивают друг друга, критические замечания тонут в общем хохоте.
Перечитывая описание «Каминного зала» Эльронда в Ривенделле, я порою вспоминаю «инклингов». Вот где они бы почувствовали себя как дома! Зал — непременная составляющая сочинений Толкина: впервые он возник как Комната Пылающего Очага в рассказе «Домик Утраченной Игры», написанном в 1916–1917 гг. Здесь, в Домике «хранят и повторяют древние предания и древние песни и звучит эльфийская музыка».
Идеализировать «инклингов» проще простого, но жизнь порою куда как банальна с ее разочарованиями и человеческими слабостями. Одни члены клуба куда–то девались, им на смену приходили новые, и в конце концов даже Толкин и Льюис несколько отдалились друг от друга — отчасти из–за женитьбы Льюиса на разведенной женщине, против чего ревностный католик Толкин резко возражал. Возможно, как предполагают некоторые, Толкин слегка ревновал к успеху льюисовских сказок о Нарнии (сам он считал их слишком неуклюжими и аллегоричными (L 265) и к дружбе Льюиса с Уильямсом (если верить собственным признаниям Толкина в письмах № 252, 257, 259).
Тем не менее дружба внутри «братства» была настоящей, глубокой, искренней. Случайные обиды и трения с лихвой искупались частыми минутами задушевной близости. Льюис, даже в пору разрыва, неизменно расхваливал труды Толкина; Толкин, глубоко потрясенный смертью Льюиса в 1963 году, писал: «Ощущение такое, будто мне подрубили самые корни. Горестно это, что в последние годы мы отдалились друг от друга; но времена близкого общения мы оба бережно хранили в памяти» (L 251). Много лет Льюис был единственной аудиторией Толкина, выслушивая все то, что без него, возможно, так и осталось бы личным хобби (L 276).
Но хотя завершение «Властелина Колец», возможно, и зависело от поддержки Льюиса (прибавьте к этому еще и успех детской сказки «Хоббит»), тайный источник жизни, питавший книгу, проявился куда раньше, чем «инклинги» затеяли чтения в «Птичке и младенце», и задолго до того, как Толкин написал знаменитые научные эссе, суммирующие его представления о литературе — «“Беовульф”: чудовища и критики» (1936) и «О волшебных сказках» (1939). Жизнь эта давала о себе знать и до войны, оставившей по себе неизгладимые воспоминания о великом зле и страданиях. Семена тайной жизни упали в душу очень рано, и главным образом — благодаря счастливым дням, когда маленький Толкин играл с братом Хилари в сельской местности близ Сэрхоула (прообраз Хоббитона), и благодаря смутным образам «красоты и величия», которые открывались Толкину в ходе католической службы.
Читать дальше