Книга еретиков

Что же стоит за этим непризнанием? Ересь нередко определяют как выбор чего-то одного, одной линии, вместо признания существования целостной картины. Такое понимание отчасти следует уже из этимологии греческого αἳρησις, от которого происходит, в частности, и соответствующее русское слово. Подобное определение ереси имеется, в частности, у о. Сергия Булгакова, который в своей блестящей работе «Трагедия философии» рассматривает философские системы Нового времени как философские ереси. О. Сергий считает, что ересь как сужение взгляда есть следствие рационализации догмата [5] Философская характеристика ереси в истории христианского богословия состоит именно в том, сложное, многомотивное, антиномическое для разума учение упрощается, приспособляется к постижению разума, рационализируется и тем самым извращается. Все основные ереси представляют собою подобный рационализм в применении к догматам» (Там же. С. 317). . Однако сейчас можно скорректировать позицию о. Сергия Булгакова в том смысле, что нередко в учениях, признанных еретическими, просто иной, чем у православных, характер рациональности – имея в виду наблюдения В. М. Лурье, согласно которым у православных и еретиков (в данном случае – монофизитов) имело место различие в плане понимания того, что в осмыслении Воплощения представляется парадоксальным, а что рационально обоснованным [6] «Халкидониты [т. е. христиане, принявшие Халкидонский собор, на котором было провозглашено, что Христос имеет две природы – Божественную и человеческую. – Д. Б.] всегда настаивали на том, что Бог пострадал не божественной природой, а человеческой, тогда как монофизиты, для которых во Христе была только „одна природа Бога Слова“, вынуждены были утверждать страдание божества, то есть божественной природы, которая, согласно разделявшемуся монофизитами учению, не может страдать. Монофизиты видели в страдании божественной природы такой же логический парадокс, каким является воплощение Бога и всё остальное, что происходит для спасения рода человеческого. Православные с ними не соглашались: они видели тут не логический парадокс, а простую путаницу понятий. Попытаемся объяснить это современным языком. На вопрос, чем пострадал Сын Божий, православные отвечали – плотию, а не божеством. На вопрос же, кто пострадал, православные отвечали – Бог (Сын Божий). Логический парадокс заключается именно в этом: Сын Божий, Который не может страдать, страдает. Такое описание страданий Христа, выдержанное в соответствии с принципом дополнительности Нильса Бора, автоматически следует из православного понимания боговоплощения, также соответствующего принципу дополнительности. Изначальный логический парадокс заключается в факте соединения несоединимого (божества и человечества), а „феопасхизм“ [т. е. страдание Бога. – Д. Б.] – не более чем одно из частных его проявлений» (Лурье В. М .(при участии В. А. Баранова). История византийской философии. Формативный период. СПб., 2006. С. 147 – 148). .

Это понимание ереси как выбора какой-то одной перспективы вместо целого приводит к тому, что ересь иногда понимается как часть [7] Логический парадокс заключается именно в этом: Сын Божий, Который не может страдать, страдает. Такое описание страданий Христа, выдержанное в соответствии с принципом дополнительности Нильса Бора, автоматически следует из православного понимания боговоплощения, также соответствующего принципу дополнительности. Изначальный логический парадокс заключается в факте соединения несоединимого (божества и человечества), а „феопасхизм“ [т. е. страдание Бога. – Д. Б.] – не более чем одно из частных его проявлений» (Лурье В. М .(при участии В. А. Баранова). История византийской философии. Формативный период. СПб., 2006. С. 147 – 148). истины, как это имеет место у Константинопольского патриарха Афинагора (1886 – 1972), который понимает ереси как «истины частичные, урезанные, оказавшиеся иной раз не на месте и притязающие на то, чтобы уловить и заключить в себе неисчерпаемую тайну» [8] Клеман О. Беседы с патриархом Афинагором. Пер. с фр. В. Зеленского. Брюссель, 1993. С. 303 – 304. . С этим пониманием можно поспорить, поскольку нельзя сказать, что, например, ересь арианства, согласно которой Христос является созданным, полностью иной природы, чем Отец, и «было, когда Его не было», являет собой выражение «части» истины о Христе; «частичность» в данном случае может выступать характеристикой не самой ереси в отношении к истине, но, очень часто, – расположения ума ересиарха (предводителя еретического сообщества), нередко полемизирующего против какого-либо противоположного перегиба, в случае арианства – Ария, который, настаивая на своем учении, выступал против гностического понимания порождения Сына Отцом как некоего исторжения, а также против того понимания Савеллия, согласно которому Лица Троицы суть различные проявления единого Бога (аналогично в случае с несторианством, монофизитством, пелагианством и др.). Таким образом, путаница здесь возникает из-за очевидности, согласно которой нередко предводители еретических сообществ, настаивая на своем понимании Христа, Троицы, спасения и т. п., несомненно, руководствовались благими побуждениями [9]. Да и вообще, многие ересиархи были по-человечески очень симпатичными людьми, вели благочестивую, аскетическую жизнь и в чистоте их намерений было бы нелепо сомневаться.