Георгий Ореханов - Лев Толстой. «Пророк без чести» - хроника катастрофы

Это была последняя не-встреча писателей на этой земле.

Однако было бы неверно уход Л. Толстого связывать только с семейными коллизиями. Вопрос о вере, о духовных основаниях жизни не давал ему покоя в последние годы, так же мучил его, как и в эпоху духовного переворота. Грозное предсказание, сделанное Ф. М. Достоевским в «Дневнике писателя» в 1877 г., исполнилось: «мужицкая вера» Левина не пустила глубоких корней, все нужно было начинать снова. 30 июля 1906 г. Л. Н. Толстой записывает в дневнике: «Есть ли Бог? Не знаю. Знаю, что есть закон моего духовного существа. Источник, причину этого закона я называю Богом» (55, 235).

Но куда и зачем убегал писатель темной ненастной октябрьской ночью 1910 г.? К сожалению, при обсуждении этого вопроса объективность многих авторов проходит очень серьезное испытание. Одним, представителям школы безрелигиозного гуманизма, очень хочется представить дело так, что Л. Толстой убегал «в никуда», он просто «уходил от всех», как записал в своем дневнике 24 сентября 1910 г., то есть чуть больше, чем за месяц до ухода. Приведу еще раз это красноречивое свидетельство состояния души писателя: «От Черткова письмо с упреками и обличениями. Они разрывают меня на части. Иногда думается: уйти от всех» (58, 138). Другими словами, Толстой хотел просто куда-то уйти, не имея никакого внятного представления ни о направлении движения, ни о его цели.

Другие убеждены в ином: писатель заранее знал, что поедет в Оптину пустынь и встретится там со старцами, и именно это обстоятельство свидетельствует о покаянном состоянии души Толстого.

Что же нам действительно известно из достоверных источников? Безусловно, Л. Н. Толстой желал беседовать с оптинскими старцами, в первую очередь со старцем Иосифом (Литовкиным). Сестра писателя, М. Н. Толстая, сообщает об этом в письме С. А. Толстой: «До приезда Саши (дочери писателя. – Г.О. ) он никуда не намерен был уезжать, а собирался поехать в Оптину и хотел непременно поговорить со старцем. Но Саша своим приездом на другой день перевернула все вверх дном» [618]. Правда, это более позднее свидетельство, относящееся к моменту, когда писатель уже находился в Шамордино.

Обдуманные намерения писателя подтверждает и врач Д. П. Маковицкий. Он свидетельствует, что Л. Н. Толстой заранее решил ехать в Оптину и Шамордино, уже по дороге в вагоне и у ямщика спрашивал, какие старцы есть в Оптиной, и заявил Маковицкому, что пойдет к ним.

Похоже, правда, что это намерение тщательно скрывалось от всех, в том числе в первый момент – и от Черткова. Действительно, при появлении в Шамордино А. П. Сергеенко, секретаря и ближайшего помощника В. Г. Черткова, Толстой заявил, что к старцам не пойдет. Позже Толстой уточнил, что сам не пойдет к старцам, если они его не позовут [619]. Подтверждает эти сведения в своих воспоминаниях и В. М. Феокритова [620], подруга А. Л. Толстой, выполнявшая обязанности секретаря Софьи Андреевны.

В этих колебаниях и противоречивых указаниях видна борьба надежды и страха – за десять дней до смерти, как и в продолжение всей жизни, Л. Н. Толстой искал ответы на мучившие его вопросы именно в Оптиной пустыни. Правда, это желание еще не было покаянием в церковном смысле: при первом же появлении посланников Черткова писатель проявил малодушие.

«У Льва Николаевича было сильное желание побеседовать со старцами. Вторую прогулку (Лев Николаевич утром по два раза никогда не гулял) я объясняю намерением посетить их <���…> По-моему, Лев Николаевич желал видеть отшельников-старцев не как священников, а как отшельников, поговорить с ними о Боге, о душе, об отшельничестве, и посмотреть их жизнь, и узнать условия, на каких можно жить при монастыре. И если можно – подумать, где ему дальше жить. О каком-нибудь поиске выхода из своего положения отлученного от Церкви, как предполагали церковники, не могло быть и речи».

Мы не знаем, о чем Толстой беседовал со старцем Иосифом (Литовкиным) 14 лет назад, в далеком 1896 г. Но все, что мы знаем о старце Иосифе, ученике и ближайшем келейнике преподобного Амвросия, о его великом смирении и простоте, неземной доброте, которая отражалась в неизменно кроткой улыбке, говорит о том, что такой человек просто не мог не понравиться Толстому, очень чуткому ко всему, в чем проявлялась человечность и простая мудрость . В последние дни своей земной жизни Л. Н. Толстой сделал выбор в пользу тех людей, которые несли в себе эту человечность и которым он доверял больше всего на свете.