Георгий Ореханов - Лев Толстой. «Пророк без чести» - хроника катастрофы

«Ваше Высокопреосвященство!

Прочитав (вчера) в газетах жестокое определение Синода об отлучении от церкви мужа моего, графа Льва Николаевича Толстого, и увидав в числе подписей пастырей церкви и вашу подпись, я не могла остаться к этому вполне равнодушна. Горестному негодованию моему нет пределов. И не с точки зрения того, что от этой бумаги погибнет духовно муж мой: это не дело людей, а дело Божье. Жизнь души человеческой, с религиозной точки зрения – никому, кроме Бога, неведома и, к счастью, не подвластна. Но с точки зрения той Церкви, к которой я принадлежу и от которой никогда не отступлю, – которая создана Христом для благословения именем Божьим всех значительнейших моментов человеческой жизни: рождений, браков, смертей, горестей и радостей людских… – которая громко должна провозглашать закон любви, всепрощения, любовь к врагам, к ненавидящим нас, молиться за всех, – с этой точки зрения для меня непостижимо распоряжение Синода.

Оно вызовет не сочувствие (разве только «Московских ведомостей»), а негодование в людях и большую любовь и сочувствие Льву Николаевичу. Уже мы получаем такие изъявления, и им не будет конца, со всех концов мира.

Не могу не упомянуть ещё о горе, испытанном мною от той бессмыслицы, о которой я слышала раньше, а именно: о секретном распоряжении Синода священникам не отпевать в церкви Льва Николаевича в случае его смерти.

Кого же хотят наказывать? – умершего, не чувствующего уже ничего, человека, или окружающих его, верующих и близких ему людей? Если это угроза, то кому и чему?

Неужели для того, чтобы отпевать моего мужа и молиться за него в церкви, я не найду – или такого порядочного священника, который не побоится людей перед настоящим Богом любви, или не порядочного, которого я подкуплю большими деньгами для этой цели? Но мне этого и не нужно. Для меня церковь есть понятие отвлеченное, и служителями ее я признаю только тех, кто истинно понимает значение церкви.

Если же признать церковью людей, дерзающих своей злобой нарушать высший закон любви Христа, то давно бы все мы, истинно верующие и посещающие церковь, ушли бы от нее.

И виновны в грешных отступлениях от церкви не заблудившиеся, ищущие истины люди, а те, которые гордо признали себя во главе ее, и, вместо любви, смирения и всепрощения, стали духовными палачами тех, кого вернее простит Бог за их смиренную, полную отречения от земных благ, любви и помощи людям, жизнь, хотя и вне церкви, чем носящих бриллиантовые митры и звезды, но карающих и отлучающих от церкви – пастырей ее.

Опровергнуть мои слова лицемерными доводами – легко. Но глубокое понимание истины и настоящих намерений людей – никого не обманет.

Об этом письме и реакции на него митрополита Антония (Вадковского) следует сказать особо. Графиня С. А. Толстая была обижена. Правда, сейчас не совсем понятно, чем именно. Ведь если сравнить текст синодального документа с некоторыми ее записями в дневнике, письмах и изданных воспоминаниях «Моя жизнь», мы обнаружим в этих источниках много общего в ее собственном отношении к идеям Л. Толстого. Тем более что в своем письме, приведенном выше, жена писателя позиционирует себя православной христианкой и членом Церкви. Но с довольно оригинальным пониманием церковности. Церковь для нее – отвлеченное понятие, а подкупить священника для совершения отпевания мужа в случае необходимости – вполне возможное действие.

Упрекая митрополита Антония в жестокости по отношению к своему мужу, С. А. Толстая как будто совершенно забывала о том соблазне, который вносил писатель в души верующих людей и которым она сама возмущалась. Именно на это противоречие в поведении жены писателя указывает А. А. Толстая, говоря о публичном поругании и глумлении над Церковью, которое допустил Л. Н. Толстой. В письме С. А. Толстой А. А. Толстая указывает, что «митрополиты» были буквально «завалены со всех концов России письмами отцов и матерей, которые, дрожа за своих детей, упрекали пастырей за их молчание, в то время как Церковь была поругана публично» [558].

Письмо С. А. Толстой выглядит жалким и беспомощным. Логика в изложении своей позиции не была свойственна ни ее стилю, ни содержанию дневниковых записей. Понятно, что письмо графини было вызвано не какими-то принципиальными расхождениями в оценке взглядов графа Л. Толстого с Св. Синодом, но самим фактом издания такого документа, который С. А. Толстая считала, видимо, оскорбительным для ее мужа и всей семьи.