Барт Эрман - Почему мы страдаем? [Как получилось, что в Библии не нашлось ответа на этот вопрос]

Для моих переживаний было много причин. Одна из самых чувствительных — я оказался в конфронтации с близкими и дорогими мне людьми — членами семьи и лучшими друзьями, всеми теми, с кем я раньше испытывал духовное единение, с кем вместе молился и обсуждал главные вопросы мироздания, с кем мы полностью были, что называется, на одной волне. Когда я оставил веру, всё это прекратилось. Друзья и родственники стали посматривать в мою сторону с недоверием, им было непросто понять, что со мной произошло и почему я «перешёл на тёмную сторону». Полагаю, многие из них сочли это «горем от ума». Другие подумали, что я уловлен в дьявольские сети, а как можно сохранять близкие отношения с тем, кто вошёл в сговор с сатаной?

Вероятно, наиболее трудно лично для меня было разобраться с самой сутью своей веры как евангельского христианина. Я принял «рождение свыше», потому что хотел «спастись». Спастись от чего? Помимо прочего, от вечных мук ада. Согласно усвоенным мною представлениям, Христос умер за грехи мира, и каждый, кто уверовал в него, будет иметь вечную жизнь с ним на небесах. А всем тем, кто в него не уверовал, по злому умыслу или просто по невежеству, обязательно пришлось бы расплачиваться за свои грехи в аду. Ад был густонаселенным местом: туда отправлялось большинство людей. И ад был местом вечных мучений, которые включали духовные муки разлуки с Богом (а значит, и всем хорошим) и настоящие физические мучения в неугасимом огненном озере. Горение в аду было для меня не метафорой, а физической реальностью. Неудивительно, что я был активным верующим: я не хотел, чтобы кто-то из моей семьи или друзей вечно горел в аду, и поэтому я делал всё возможное, чтобы они приняли Христа и обрели спасение.

Это представление об аде сидело во мне очень глубоко, на сознательном и, возможно, бессознательном уровне. В итоге, когда я оставил веру не только в Библию как богодухновенное слово Божие, не только в Христа как единственный путь спасения, но и в саму божественность Христа и в то, что в этом мире что-то решает всемогущий Бог, в глубине души оставалось сомнение: ну а вдруг я всё-таки неправ? Что, если тогда я был прав, а сейчас ошибся? Придётся ли мне вечно гореть в аду? Это сомнение годами держало меня в страхе, да и сейчас случается проснуться среди ночи в холодном поту.

Все эти переживания, конечно, построены вокруг страдания. Евангелическое богословие, которого я когда-то придерживался, тоже было построено вокруг него: Христос пострадал за мои грехи, чтобы мне не пришлось страдать вечно, потому что Бог — праведный судья, который навечно наказывает тех, кто отвергает его и принесённое им спасение. Ирония, я полагаю, заключается в том, что именно мой взгляд на страдания и увёл меня от этого понимания Христа, спасения и Бога. Я пришел к выводу, что нет Бога, который как-то проявляет себя в этом мире боли и страданий, ведь если он есть, то почему он ничего не делает? Одновременно с этим я сделал вывод, что нет Бога, который намеревается жарить в аду некрещённых младенцев и других за то, что им не удалось принять определенное религиозное учение.

Другой аспект той боли, которую я испытывал, став агностиком, ещё больше завязан на теме страданий. Речь идёт о глубоко засевшем во мне чувстве, от которого я не могу, но, честно говоря, и не хочу избавляться. И когда я был верующим, то и предположить не мог, что оно доставит столько проблем. Дело в том, что у меня просто фантастическая жизнь и меня переполняет чувство благодарности за неё, я счастлив сверх всякой меры. Но нет никого, кого я мог бы поблагодарить за это. У меня есть потребность выразить свою благодарность, и я не вижу способов удовлетворить эту потребность.

Я ощутил эту проблему почти сразу, как начал склоняться к агностицизму и, повторюсь, она пришла с неожиданной для меня стороны. Когда я рос с родителями, у нас в семье была традиция всегда молиться перед едой. Обычно это было краткое молитвословие, которое мы, дети, произносили по очереди со взрослыми: «Боже великий, Боже благий, благодарим тебя за этот стол». Я по-прежнему считаю, что это превосходная по своей простоте и смыслу молитва: в ней сказано практически всё, что следует. Когда я стал старше, молитва усложнилась, в ней появились новые смысловые оттенки. А потом пришло время, когда я понял, что просто больше не могу благодарить Бога за свою еду. И парадокс в том, что это случилось, поскольку я осознал (или задумался), что раз я благодарю Бога за хлеб насущный, и тем признаю, что меня питает его милость ко мне, а не мой собственный труд, то я по необходимости должен сказать что-то и за тех, кому есть нечего. Если у меня есть пища, потому что мне даёт её Бог, то не означает ли это, что у других её нет, потому что Бог решил им её не давать? Произнося слова молитвы, не обвиняю ли я Бога в фаворитизме ко мне и безразличии к другим? Если то, что у меня есть, дал мне Бог, то как быть с теми, кто умирает с голоду? Что во мне такого выдающегося пред очами Вседержителя? И что такого недостойного в других? Или он нарочно морит их голодом? Это какая-то причуда, каприз, или следствие плохого настроения нашего Отца небесного? Что бы мы подумали о вполне земном отце, который кормит только одного ребёнка из трёх, хотя еды в его доме с избытком хватает на всех? И как бы для нас выглядела глубокая благодарность сытого ребёнка своему отцу, когда у него на глазах от недоедания загибаются его родные братья?