Труды Государственного музея истории религии - Труды Государственного музея истории религии. Выпуск 8

Вместо того, чтобы учить необразованных людей истинной набожности и спасению души, клирики заняты спорами о реликвиях. Эти споры в трактате обличаются авторитетом божественного слова Писания. «Пустые споры между людьми поврежденного ума, чуждыми истине, которые думают, будто благочестие служит для прибытка. Удаляйся от таких» (1 Тим. 6.5). Не о набожности, а о корысти духовных лиц свидетельствует умножение останков святых, лишь бы «эти извержения из тел приносили им деньги» («hoc excrementa efficient crumenarum» [177]). Гиберт пишет, что реликвии — это всего лишь людской прах, связанный с временной стороной духовной жизни человечества. Каждый человек распоряжается своей плотью и заботиться о ней не вечно, а пока в ней пребывает душа. Вечностью распоряжается Бог, создав человека из праха и возвращая каждого обратно в общее материнское лоно материи.

Эта материя является объектом божественного творчества, людям не следует посягать на нее, и не случайно Бог скрыл от верующих места погребения тел пророков Моисея, Иакова, Иосифа,— покоящихся неведомо где в ожидании воскрешения. Очевидно, Богу было неугодно, чтобы их прах заключали в золото, серебро, мраморные саркофаги, а также переносили с места на место или расчленяли тела. Поэтому, мудры и правы лишь те клирики, которые оберегают неприкосновенность погребений святых, подобно папе Григорию Великому, воспротивившемуся попыткам расчленить останки апостола Павла и мученика Лаврентия. Поскольку по природе и еще больше по воле Бога тело человека разрушается в земле, то, по мнению Гиберта, не существует никаких оправданий для тех, кто извлекает наружу останки и помещает их фрагменты в реликварии. «Именно те, кто на превратном обосновании подымают их наружу, по произволу лишают их того, что заслужила в целом человеческая природа» [178].

Таким образом, в первой книге трактата «О залогах святых» дано философское обоснование универсальности и естественности материи, из которой состоят тела всех смертных людей, и в том числе апостолов, мучеников, исповедников и святых. Это обоснование отнюдь не принижает великих религиозных подвигов мучеников, оно подчеркивает границу между родом людским и Богом и дискредитирует останки представителей рода людского как чудотворные предметы.

У изложенных весьма тщательно рассуждений Гиберта имелись некоторые отправные точки в прошлом. Они сходны с высказываниями эрудита при каролингском дворе епископа Клавдия Туринского, резко осуждавшего паломничества к базиликам на могилы римских мучеников. Тот отрицал чудодейственные силы останков святых, которые уподоблял камням и деревьям [179].

Во второй книге трактата «О залогах святых», озаглавленной «De corpora domini bipartito, principali, scilicet, ac mystico» (О теле Господа, двояком первоначальном и тайном) рассматривается проблема божественного тела, над разрешением которой трудилось не одно поколение богословов. Еще великий Ориген осудил публичное обсуждение темы обрезания Господа, когда кто-то заявил, что хранит крайнюю плоть Христа. Ныне оказывается, что уцелел зуб Спасителя, но где же остальные части того тела, которым был облечен Сын Божий, пока находился среди людей? Вопрос поставлен риторически, поскольку людям, по убеждению Гиберта, не дано постичь тайны истинной легчайшей и невидимой, субстанции Его тела, обозначенного как «фигуральное».

Претерпев смертные страдания, Бог-сын явился Петру, Иоанну и Иакову в своем бессмертном облике, «в нетленном состоянии». Таким же Он является верующим, когда те вкушают причастие. Отсюда выведено порицание обычаю первых христиан чтить священный прах, разнося его частицы по домам в тряпицах и помещая в ковчежцы, о чем сказано в книге Киприана «О падших». Поскольку нелогично и нечестиво предполагать, что божественная субстанция может быть подвержена тлению, разумно предположить, что человеческое тело Христа целиком было вознесено. Ведь Христос обещал уверовавшим в Него не телесное присутствие, но духовную опеку. Именно для этого было заповедано вкушение хлеба и вина как Его пресуществленных тела и крови.

Гиберт настаивает на первенствующем значении таинства евхаристии, ссылаясь на мнение Августина о том, что без евхаристии нет ни крещения, ни веры. Исходя из того, что разум не позволяет видеть в евхаристии поедания богочеловека, автор убеждает читателей в необходимости исследовать невидимое фигуральное небесное тело Христа. Оно предстает внутреннему оку верующего, постигающему по части целое.