Джорджо Агамбен - Высочайшая бедность. Монашеские правила и форма жизни

Требование спиритуалов заключается здесь в том, чтобы пользование не определялось исключительно негативно по отношению к праву ( uti re ut non sua ), но имело собственную формальную причину и претворялось в объективно детерминированной операции. Поэтому, мобилизируя философскую понятийность, Убертин определяет отношение между бедным пользованием и отказом от собственности в терминах отношения между формой и материей ( abdicatio enim proprietatis omnium se habet ad pauperem seu moderatum usum, sicut perfectibile ad suam perfectionem et quasi sicut material ad suam formam 246 246 Ибо отречение от всякой собственности относится к бедному или умеренному пользованию как совершенствуемое к своему совершенству и как будто как материя к своей форме ( лат .). – p. 147) или, привлекая авторитет Аристотеля, как отношение операции и привычки ( sicut operatio ad habitum comparatur ). Оливи уже шел этим путем, когда писал, что «бедное пользование относится к отречению от любого права как форма относится к материи» ( sicut forma se habet ad materiam, sic usus pauper se habet ad abdicationem omnis iuris ) и что, следовательно, без usus pauper отречение от права собственности остается «пустым и тщетным» ( unde sicut materia sine forma est informis et confusa, instabilis, fluxibilis et vacua seu vana et infructuosa, sic abdicatio iuris sine pauper usu se habet 247 247 Из чего следует, что, как материя без формы является бесформенной и беспорядочной, непрочной, текучей и пустой или же тщетной и бесплодной, так же обстоит и с отречением от любого права без бедного пользования ( лат .). – Ehrle, p. 508).

На самом деле, скорее, в аргументации конвентуалов по поводу бедности – на первый взгляд, более неопределенной, чем аргументация спиритуалов, – можно уловить элементы определения пользования в контексте собственности, которое бы настаивало не только на их юридических аспектах, но также (и даже в первую очередь) на субъективных. В одном из трактатов, опубликованных Делормом, uti re ut sua как определяющая черта собственности радикализуется в психологических терминах вплоть до того, что в образцовых случаях скупца и amator divitiarum собственность и пользование становятся несовместимыми:

Двойной является цель богатств: одна, внутренняя и главная, в том, чтобы пользоваться вещами в качестве собственных, а вторая – внешняя и менее важная, согласно которой каждый использует вещи или для собственного удовольствия, как это делает неумеренный, или для благополучия и совершенного поддержания природы, как это делает умеренный, или для необходимого поддержания жизни, как это делает евангельский бедный, что подобает его состоянию. То, что пользование для собственного удовольствия ( ad delectationem ) не составляет само по себе цель того, кто любит богатство, очевидно в случае скупца, который превыше всего любит богатства, однако не использует его для собственного удовольствия, до того даже, что как будто не решается есть. И чем больше растет в нем любовь к богатствам, тем меньше он их использует, поскольку хочет не пользоваться ими, но сохранять и накапливать в качестве собственных ( quia eis non vult uti, sed conservare ut proprias et congregare )… Из чего следует, что использование вещей для удовольствия не является целью, которой собственность была бы предназначена сама по себе, и, следовательно, тот, кто отказывается от собственности, не обязательно отказывается от удовольствия по пользованию (Delorme, p. 48).

Хотя эта аргументация направлена против тезиса Убертина, согласно которому «богатства ищут ради пользования, и тот, кто отвергает первое, должен поэтому отвергать также и пользование, поскольку оно является излишним», пользование (особенно в том, что касается извлекаемого из него удовольствия) приобретает здесь конкретность, которой обычно недостает во францисканских трактатах о бедности.

3.4. Критический момент в истории францисканства наступает тогда, когда Иоанн XXII в булле Ad conditorem canonum ставит под вопрос возможность отделения собственности от пользования и тем самым аннулирует сами предпосылки, на которых основывалась paupertas миноритов.

Аргументация папы – обладавшего несомненной компетентностью in utroque iure 248 248 «В том и в другом праве» ( лат .), то есть в каноническом и гражданском одновременно. – Прим. пер. – базировалась на определении сферы (предметы потребления, такие как пища, напитки, одежда и т. п., необходимые для жизни меньших братьев), в которой отделение собственности от пользования оказывается невозможным. Уже согласно римскому праву узуфрукт относился только к тем благам, какими можно было пользоваться, не разрушая их субстанцию ( salva rerum substantia ); поэтому предметы потребления, в связи с которыми говорилось не об узуфрукте, но о квазиузуфрукте, становились собственностью того, кому они доставались в пользование. Фома, канонизацию которого готовил Иоанн XXII, также утверждал, что в вещах, «чье пользование совпадает с их потреблением… пользование не может быть отделено от самой вещи, но, если кому уступается пользование вещью, тем самым уступается также и вещь ( cuicumque conceditur usus, ex hoc ipso conceditur res )» (S. th. 2a, 2ae, qu. 78, art. 1).