Джон Спонг - Иисус для неверующих. Основатель христианства без мифов, легенд и церковных доктрин

Однако я, верующий христианин XXI века, с этим не согласен. Моя задача не в том, чтобы искусственно вдохнуть жизнь в символы вчерашнего дня. Они этого не стоят, да и не способны к дыханию. Моя задача – проникнуть в тот опыт, который породил эти ныне устаревшие и умирающие символы, затем найти слова, соответствующие моему мировоззрению, и передать всю силу опыта Иисуса. Естественно, я не могу сделать это на все времена: это уже совершили апостолы, и не мне с ними состязаться. Я могу лишь сделать это для своего времени.

Я не могу объяснить, что такое Бог и каков он, – впрочем, этого не может никто, хотя веками мы притворялись, будто делаем именно это через наши символы веры и доктрины. Реальность Бога не изложить в определениях. Ее можно лишь пережить на опыте, причем следует признать: даже опыт может оказаться не чем иным, как иллюзией. А теизм – просто еще одно несовершенное человеческое определение Бога, от которого следует отказаться.

Когда я стремлюсь говорить о моем опыте Бога, то могу сделать это лишь через человеческие аналогии. Насекомым не дано никому рассказать, что значит быть птицей. Лошадям не дано рассказать, что значит быть человеком. Людям не дано рассказать никому, что значит быть Богом. Это ведь так элементарно! Поэтому позвольте мне рассказать о моем собственном опыте на языке человеческой аналогии: это единственный язык, к которому я могу здесь прибегнуть.

У меня есть опыт жизни, далеко превосходящей то, что я в состоянии охватить умом. Стремление прожить ее в полной мере выводит меня за пределы человеческого сознания. Однако я могу уже здесь испытать на себе ее сладость и заглянуть в ее вечность. Когда я делаю это, то вступаю в общение с Источником Жизни, который я называю Богом.

Я не могу объяснить, что такое Бог и каков он, – впрочем, этого не может никто

У меня есть опыт любви как чего-то внешнего по отношению ко мне самому. Я не способен ее породить, но я могу ее получить, а получив, отдать другим. Таким образом, любовь – трансцендентная реальность, которой я могу коснуться и благодаря которой могу измениться сам. Тогда я буду в состоянии вырасти до более глубокого ее понимания и заглянуть в ее источник, который я называю Богом.

У меня есть опыт бытия как того, в чем я сам принимаю участие, однако мое собственное бытие даже близко не подходит к тому, чтобы исчерпать содержание самого Бытия. Я укоренен в чем-то, неизмеримо меня превосходящем – неисчерпаемом, безграничном, неразрушимом. Когда я касаюсь Основы этого бытия, то касаюсь того, что я называю Богом.

Именно через расширенное благодаря этим трансцендентным переживаниям сознание я смотрю на Иисуса из Назарета и утверждаю: в его жизни я обретаю тот смысл, который вкладываю в слово «Бог». Моя точка зрения на Бога – и даже на того Бога, которого я встречаю в Иисусе, – просто субъективное описание того, что, как я сам верю, является объективной реальностью.

Я стремился понять Иисуса как разрушителя барьеров, того, кто призывает людей выйти за пределы их систем безопасности. В его жизни было место признанию той действительности, что страх подавляет волю людей, заставляет их воздвигать вокруг себя стены, порождает предрассудки и создает религиозные системы, обещающие безопасность охваченным хронической тревогой людям. Пройти путь Христа – значит найти силы выйти за рамки любых оберегающих систем, любых религиозных форм, которые связывают человечество, чтобы войти в мир новой человечности, мир без религии. Это значит искать божественное не извне, но в самом глубинном измерении человеческого бытия. Это значит войти в сферу божественного лишь тогда, когда мы получаем свободу отдать себя до конца. Это значит перестать гадать о том, кто или что есть Бог – но своими поступками показывать, что такое Бог. Это значит созерцать полноту человечности Иисуса и видеть в нем присутствие божественного начала. «Бог был во Христе» – вовсе не доктрина, подводящая к теориям Боговоплощения и Троицы. Это утверждение присутствия, которое приводит к цельности, новому творению, новому человечеству и новому образу жизни.

Теперь возьмем этот опыт Бога – опыт, приводящий к цельности – и в его свете еще раз взглянем на историю Распятия. Насильственный характер казни при этом не умаляется: распятие было самой жестокой карой в крайне жестоком мире, однако портрет Иисуса, нарисованный авторами Евангелий, открывает нам глаза на большее, чем наше благочестие когда-либо было способно себе вообразить.