Возможно, в их сердцах еще таилось нечто вроде зависти: если ей удастся выйти сухой из воды, то почему они не вольны распутничать? Почему они вынуждены строго следовать нормам? Они хотели получить воздаяние за свою праведность и вполне могли страдать от того, что Пауль Тиллих называл « местью со стороны исключенных возможностей» [82] В книге Тиллиха Систематическое Богословие , том 2: Христос и существование . Детали см. в библиографии.
. Чувство свободы, присущее Иисусу, приверженцам религиозного порядка всегда казалось пугающим. «Если мы должны следовать требованиям морали, то, Бог свидетель, она должна тоже!» – так рассуждали они. И виновную привели к Иисусу. Наказанием ей должно было стать побиение камнями, благо камней в этом крошечном уголке Земли хватало, – подбери да брось, к тому же ни в каком особом месте казни не было нужды.
Однако Иисус у Иоанна реагирует совсем не так, как ожидали религиозные лидеры. Понимая, что морализаторство и страсть к осуждению лишь разделяют, Иисус защитил женщину от обвинителей. Он поднял моральную планку, оспаривая право любого из обвинителей женщины быть ее судьями. То же самое остается верным и сегодня. Многие ли из нас способны поставить себя на место другого человека или понять конкретные мотивы его поведения? Каким потребностям, сознательным и бессознательным, отвечают обличительные мысли и поступки? Из какого внутреннего источника они проистекают? «Кто из вас без греха, первый брось в нее камень», – говорит Иисус. И впрямь, действительно ли праведники стали таковыми потому, что никогда не нарушали моральных законов? Или же потому, что подавили в себе способность любить? А может быть, просто потому, что их никогда не ловили с поличным? Если обвинители публично побьют женщину камнями, сделает ли это их более совершенными, полноценными людьми, или, напротив, только умалит их человечность, сделав еще более жестокими, склонными к ненависти и отвержению, способными на бесчеловечные поступки? Страсть к морализаторству и внешней праведности в конечном счете никогда не ведут ни к любви, ни к новой жизни, а лишь к законничеству и религиозному контролю. Поиски человечности – не то же самое, что поиски религии.
Иисус всегда ставил человечность над законами религии, обращая закон во всех его проявлениях к более высокой цели. В другом примере он бросает вызов религиозным уставам, связанным со служением теистическому божеству, давшему свыше заповеди людям. Однажды в субботу, говорит Марк, ученики проходили через поля пшеницы (2:23–28). Проголодавшись, они сорвали несколько колосков. Сторонники теистической религии контроля тут же осудили учеников за нарушение закона Божьего. Они делали то, что не должно делать в субботу, заявили моралисты [83] Чтобы понять всю противозаконность этого поступка, см. Исх 14:11.
. Иисус ответил, сославшись на прецедент, в котором царь Давид съел ритуальные «хлебы предложения», предназначенные только для священников. Эти хлебы дозволялось есть лишь в самых крайних случаях – например, если голод грозил всем смертью. И затем, в одном из своих самых впечатляющих высказываний, что опрокидывали религиозные приоритеты с ног на голову, Иисус объявил: любые религиозные законы, даже те, что относятся к заповеданному иудеям соблюдению дня субботнего, перестают быть нравственными, если не служат сохранению нашей жизни. Вот единственная цель всей религии, утверждал он. Человек не создан для субботы, напротив, законы субботы были созданы, чтобы облегчить жизнь людей. Если законы не обогащают человеческую жизнь, то во имя этой жизни их можно и нужно обойти. Поразительный религиозный сдвиг в понимании власти, традиции и закона! Вопреки тому, чему тысячи лет учила религия, конечная ее цель, по мнению Иисуса, не в угождении сверхъестественному божеству, якобы живущему за пределами мира, но скорее в том, чтобы поддержать жизнь людей. Когда эти две тенденции входят в противоречие, человеческие потребности неизменно берут верх над законом. Это было глубочайшим прозрением, преображающим символом нового сознания, знаком того, что Иисус считал человеческую жизнь местом встречи с Богом. В тот момент Бог как будто покинул небеса, где царил над миром в качестве авторитарного родителя, и стал осознаваться как присутствие, явленное в самой сути нашей жизни.
Марк проводит ту же идею в следующей истории об Иисусе (3:1–6), где снова представляет его в день субботний в синагоге – на сей раз он встречает там человека с иссохшей, возможно, парализованной рукой. Болезнь была явно хронической и не опасной для жизни, и ради нее святость субботы нарушать не дозволялось. Реакция Иисуса в общих чертах такова: если в день субботний разрешается делать добро и предотвращать зло, не дав ему продлиться хотя бы на день, так следует ли ему повременить с исцелением? Другими словами, справедливо и уместно ли откладывать благое дело или нет? Жизнь конечна, и добрый поступок, отложенный на день, означает, что этот день в жизни человека потерян. Марк говорит, что Иисус, разгневанный тем, как религия чинит жизни вред и увеличивает страдания, тут же исцелил больного в день субботний, на что религиозные власти отреагировали крайне враждебно. Чего еще можно было ожидать, если их власти угрожал человек, не соблюдавший их религиозные правила, специально созданные для удержания людей в узде? Сама их власть ставилась под сомнение тем, кто как будто утверждал, что законы, призванные заслужить милость Бога на небесах, могли утратить силу. И что в итоге? Анархия? Ведь эти правила были необходимы, чтобы держать жизнь во власти религии. Позволь религиозные вожди бросить им вызов, их религиозному авторитету пришел бы конец.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу