Сергей Ильичев - Ангелы церкви

– А меня так научите?

– Почему бы и нет… – говорил и дожевывал яблоко. – Ну что, ты так и будешь стоять в одних трусах? Одевайся, пойдем начинать красивую жизнь…

– В ресторан?

– Не согрешив, не покаешься…

– А можно?

– Мне крестная как-то недавно сказала, что нам все можно, но, правда, не все полезно… Так что сегодня у нас с тобой прощальная гастроль, и возможно, что мы на какое-то время распрощаемся со светской жизнью. А с завтрашнего дня станем штудировать церковные азы… Будешь учить меня азбуке и всему прочему, что должно знать человеку в моем сане. А в конце недели будем принимать монастырь…

Фома же, успев облачиться в новый костюм, не слышал Георгия, рассматривал себя со всех сторон в огромное, гостиничное зеркало. И, очевидно, был собой доволен.

Весь вечер впервые со времен начала войны Георгий и Фома вместе провели в ресторане. Игумен, будучи в светском костюме, совершенно преобразился. В парикмахерской ему аккуратно подравняли бородку, прибрали волосы. Фома смотрел, слушал и запоминал, что и как есть, какими приборами за столом пользоваться. И конечно, немного белого и красного вина. Причем – белое к рыбе, а красное традиционно – к мясным блюдам.

Оркестр заиграл популярные в годы войны мелодии. И Георгий даже один раз пригласил на танец одиноко сидящую молодую женщину. Но только на один танец…

Так, в этот момент игумена Георгия увидела и узнала работница ресторана, которая слушала сегодня его проповедь в храме. И остолбенела от неожиданности, увидев монаха в светском костюме, да еще в зале ресторана.

– Не может быть… Отец игумен… Вы ли это? Да как же можно… – И потрясенная увиденным, сразу же убежала в свой угол на мойке и теперь ревела там, как белуга…

Георгий вошел вслед за ней.

– Не нужно так! – тихо начал он – Вы же ничего обо мне не знаете. Три года в окопах, и почти каждый день умираешь от страха, теряя друзей, что, умирая у тебя на руках, смотрят на тебя с надеждой, а ты ничем не можешь им помочь. Да и сам лишь чудом выжил. Но вот, поверите ли, уже забыл, как пахнет вкус прожаренного бифштекса с луком, звуки живой музыки… Хотя все это не в оправдание. Согласен, что я оступился. Как говорила моя крестная – не иначе как бес попутал.

Но вот вы… Если говорить честно, даже не могу понять, как вы-то сумели сохранить в себе эту чистоту, работая в таком месте. А потому, прошу вас, простите меня, Христа ради… И помолитесь за грешного раба Георгия. Очень вас прошу.

И они с Фомой сразу же покинули ресторан.

Неделю спустя в Заумчинском монастыре вся братия – три монаха, также после ранений, вернувшиеся с фронта, один старик-схимник и четыре послушника разных лет собрались на утреннюю Божественную Литургию под началом нового настоятеля. Фома показал игумену Георгию, где тот должен встать, а сам вынужден был отойти в сторону согласно своему положению.

Подошло время начинать службу, и все ждут начального возгласа настоятеля.

Тот молчит.

А Фома лишь глазами какие-то знаки делает, да рот словно рыба раскрывает.

Стоящий у престола преклонных лет монах-схимник Варсонофий подсказывает:

– Дайте возглас, отец игумен…

– Какой возглас? – тихо переспрашивает его Георгий.

– Начальный…

– Отец, вставай на мое место и начинай службу… – словно потерянный, молвил Георгий.

– Так бы и сказали, что вам плохо. Присядьте пока. Оно и понятно, после такого ранения…

И встав пред престолом, со словами: «Благословен Бог наш…» – начал Божественную Литургию.

Вечером они оба сидели у костра. Игумен сам пришел к древнему старцу. И какое-то время они просто молчали.

Первым прервал молчание отец Варсонофий:

– Многих монахов повидал я за свои годы. Всяких. И таких, о которых и говорить тяжело, и настоящих подвижников. Монашество на Руси всегда претерпевало от власть имущих. Это только в современных книжках можно прочитать рассказы об огромных угодьях и землях, о повинностях и отработках на них крестьян в пользу церкви, о несметных богатствах тех или иных монастырей. Если милостыня и допускалась когда-либо извне, то лишь для удовлетворения минимальных потребностей тех, кто сам и неустанно на этой земле трудился. Даже если это были пожалования частных лиц или государственная руга – все было без излишков. У нас даже храмовая утварь не должна быть драгоценной.

Был ли наемный труд? Был, но при условии его справедливой оплаты, исключающий саму возможность нанести кому-либо обиду. Особым случаем пользовались монастыри, обладающие чудотворными иконами или сокровищами книжных богатств. К ним люди тянулись со всей страны. А потому и сочеталось в монастырях «отвержение мира» и служение этому же миру.