Муртаза Мутаххари - Рассказы о праведниках

– Кто ты?

– Я Джабир.

– Почему ты задержался и бродишь один?

– О Посланник Аллаха, я задержался лишь из-за того, что мой верблюд больше не может идти.

– У тебя есть с собой палка?

– Да.

– Дай ее мне.

Посланник Аллаха взял палку и стал с ее помощью приводить верблюда в чувство, затем уложил его и сказал Джабиру [75]:

– Садись.

Джабир залез на верблюда, и они поехали вместе. Верблюд Джабира шел уже быстрее. Всю дорогу Пророк (С) обходился с юношей очень ласково. Джабир подсчитал, что в общей сложности Посланник Аллаха (С) попросил для него прощения двадцать пять раз.

В какой-то момент он спросил у Джабира:

– Сколько детей осталось у твоего отца Абдалл аха?

– Семь дочерей и один сын, то есть я.

– Остались ли у твоего отца долги?

– Да.

– Когда прибудешь в Медину, договорись с его заимодавцами, а когда придет время сбора фиников, сообщи мне.

– Хорошо.

– Ты женат?

– Да.

– На ком?

– На одной женщине, дочери такого-то, бывшей вдове из Медины.

– Почему ты не женился на девственнице, которая была бы тебе ровней?

– О Посланник Аллаха! У меня было несколько совсем юных, не знающих жизни сестер. Я не хотел брать в жены молодую и неопытную девушку, а потому посчитал, что лучше жениться на умной женщине.

– Ты поступил разумно. За сколько ты купил этого верблюда?

– За пять вакей [76]золотом.

– Я беру у тебя его за эту же цену. Как только прибудешь в Медину, приди за деньгами.

Когда их путешествие закончилось и они вернулись в Медину, Джабир привел к Посланнику Аллаха своего верблюда. Пророк сказал Билалу: «Дай Джабиру за этого верблюда пять вакей золота и еще три вакеи вдобавок, чтобы он вернул долги своего отца Абдаллаха, а верблюд пусть останется у него самого».

Потом он спросил Джабира:

– Покрывает ли имущество, оставшееся тебе от отца, его долги?

– Нет, о Посланник Аллаха.

– Тогда дай нам знать, когда придет время сбора урожая фиников.

Пришла пора собирать финики, и Джабир напомнил Пророку о себе. Пророк пошел и расплатился со всеми его кредиторами, оставив достаточное количество фиников и семье самого Джабира [77].

Имам Садик (мир ему!) шел вместе с несколькими сподвижниками в дом одного из своих родственников, чтобы выразить соболезнования. По дороге сандалии Имама Садика (А) порвались и больше не держались на ногах. Имам взял сандалии в руки и пошел босиком.

Ибн Аби Иа’фур, который был одним из величайших сподвижников Имама, сразу же снял свою обувь, расшнуровал ее и протянул завязки от своих сандалий Имаму, чтобы тот мог идти обутым, а сам собирался продолжать путь босиком.

Имам гневно посмотрел на Абдаллаха и отвернулся от него, не собираясь брать завязки, а потом сказал:

«Если с кем-то случилась трудность, то сам этот человек более других заслуживает ее терпеть. Нет смысла в том, чтобы беда приключилась с одним человеком, а страдал от нее другой» [78].

Хишам б. Абд аль-Малик [79]был наследником престола и жил в первое десятилетие второго века хиджры – в то время, когда Омейяды достигли пика своего могущества.

Однажды Хишам отправился в хадж. Сколько бы он ни пытался после совершения обхода вокруг Каабы подойти к Черному камню и притронуться к нему, это ему не удавалось. Все люди вокруг него были одинаково просто одеты, произносили одни и те же поминания Аллаха и совершали одни и те же действия. Они быль столь поглощены своими чистыми чувствами, что не задумывались о том, кем был Хишам в мирской жизни и какое положение в обществе он занимал. Придворные, приехавшие вместе с ним из Шама, чтобы оказывать ему почести и уважение, казались абсолютно незначительными на фоне духовного величия и великолепия обрядов хаджа. Как ни пытался Хишам добраться до Черного камня и прикоснуться к нему, как того требовали правила хаджа, он не мог этого сделать из-за огромного скопления народа. В конце концов Хишам вынужден был отступить. Ему поставили на пригорке сиденье, с высоты которого он смотрел на паломников. Сирийцы, прибывшие в Мекку вместе с Хишамом, окружили его и тоже наблюдали за происходящим вокруг Каабы.

В это время появился человек, внешность которого выдавала в нем аскета. Как и все окружающие, он был одет в простую одежду паломника. На его лице были заметны следы поклонения Аллаху. Сначала он совершил обход вокруг Каабы. Затем со спокойным лицом уверенными шагами направился к Черному камню. Несмотря на царившее там столпотворение, паломники, едва увидев пришедшего, расступились и освободили ему узкий проход к святыне. Сирийцы, которые ранее видели, как при всей своей важности и напыщенности наследник престола не смог добраться до Черного камня, были поражены этой сценой и удивленно глядели на происходящее. Один из них спросил у Хишама: «Кто это?». Хишам, прекрасно знавший, что тем человеком был Али б. Хусейн Зайн аль-‘Абидин, притворился, что не узнает его, и ответил: «Я не знаю». Никто из присутствовавших не мог решиться назвать имя этого святого человека из страха перед Хишамом, меч которого всегда был обагрен чьей-то кровью. Однако находившийся там же знаменитый арабский поэт и мастер поэтического слова Хаммам б. Талиб, который был известен как Фараздак [80]и снискал себе своим мастерством особое уважение и покровительство со стороны Хишама, был настолько растроган увиденным, что сразу же сказал: «Однако я знаю этого человека». При этом он не ограничился тем, что назвал имя, но встал на высокое место и сочинил касиду, которая стала одним из шедевров арабской литературы и слова которой могли родиться только в состоянии особого восхищения, когда душа поэта охвачена волнением, словно море.