Романо Гвардини - О Боге Живом

Каждая из нижепечатающихся бесед представляет собою действительно произнесенную живую речь. Все они возникли не за письменным столом, а родились из серьезности и радости того взаимоотношения, которое существует между священнослужителем, говорящим как таковой, и доверяющей ему общиной.

Вряд ли существует что-либо прекраснее такого внутреннего единения и его глубоко жизненной чуткости. Тем более оправдан вопрос: да можно ли вообще перенести на бумагу то, что при этом говорится ? Не разрушается ли тогда неминуемо самая живая суть? Вот почему только тот оценит вполне эти беседы, кто захочет и сумеет оторвать их от бумаги и, подняв их на более высокий уровень, снова превратить их в живое слово, - слово, обращенное лично к нему, так, что подразумевается именно он. Но не только к нему одному, - иначе ему нередко приходилось бы при таких обращениях к общине задаваться вопросом: а меня чем же касается то или другое? Наоборот, следует помнить, что слово обращено ко многим, в стремлении дать им нечто, пригодное на пользу каждому, - одно одному, другое другому. Если что либо останется чуждым одному, то пусть он сознает, что это оказано для другого, пусть признает ценность сказанного, как таковую, и спокойно даст ей остояться.

Не всегда легко так поступать. Мы привыкли к бумаге и к холодным знакам, служащим лишь передаточными средствами. Мы привыкли поглощать чередующиеся мимолетные мысли и образы, безличные и приходящие к нам как попало. Уже требуется особое усилие, чтобы we написанную, а произнесенную речь воспринимать как таковую и превратиться из читателя в слушателя. Надо уметь выбрать час, когда речь может дойти. Надо уметь сосредоточиться, внутренне замолкнуть и раскрыться. Надо стараться внимательно улавливать отдельное слово, но так, чтобы оно при этом не костенело. Слову надо предоставить пространство, в котором оно могло бы двигаться с легкостью, и свободу снова отойти. Потому что все живое тогда только становится вполне законченным, когда, завершив свое последнее движение последнею четкой чертой, оно с заднего плана определяет все предыдущее... Таким образом, живое слово должно иметь возможность все время заново определять себя следующим за ним словом и целым рядом последующих слов, в общей связи момента, выражения лиц слушателей и всего развития духовного движения; и вступительные слова действительно произнесенной речи получают свою окончательную отливку только благодаря тем словам, которые всю речь завершают.

Это всегда необходимо, но в особенности тогда, когда речь идет о таком предмете, как в этом сборщике. Здесь речь идет о Боге Живом. Это значит: не о том, что в учении о Боге можно выразить путем простого изложения. Это сюда тоже входит, конечно, поскольку это служит фундаментом и дает всему, что говорится о Боге, спокойную близость к рассудку и к действительности. Но по своему особому замыслу эти беседы направлены на нечто совершенно иное: именно на то, что Бог есть Бог Живой; на то, что витает между понятиями, что «превосходит всякое понимание» и все же удивительно близко нам; то, что не укладывается в определенность какой бы то ни было мысли и все же, при условии подлинного продумывания, отчетливо овеивает любую мысль... Не отрицание понятия, но больше чем понятие: глубже, выше, или более задушевно, - можно стараться и еще как нибудь выразить это большее... И тут особенно важно, чтобы читатель превратил себя в слушателя. Его дело - дать слову движение и свободу, позволить уже произнесенному слову вновь определять себя в дальнейшем развитии речи. Позволить фразе, которая в отдельности бессильна перед «превосходящей всякое понимание» тайной Бога Живого, противопоставить себя другим фразам, во взаимодействии, вопрошании, сомнении, даже в противоречии (часто другой возможности нет), чтобы привести мысль в то движение, которое поднимает ее над ограниченностью одних только понятий. Если же та или другая беседа в свою очередь укладывается в более широкое целое, то слушателю следует признать за этою отдельною речью право охватить одну особую сторону предмета, с одной особой точки зрения, раскрыть эту одну определенную сторону, выделить ее, подчеркнуть, хоть бы даже с чрезмерною силою, осветить ее, хоть бы даже с чрезмерною яркостью, - и пусть тогда слушатель ожидает от другой речи противопоставления к этой, дополнения и выправления. Настоящий слушатель должен даже некоторую кажущуюся ошибочность поставить в достоинство такой речи. Если он тогда не сразу «судит», а остается открытым и ждет, направив свое внимание на всю совокупность, то в дальнейшем может быть именно в том, что сначала показалось ему неправильным, ему откроется важнейшая особенность.