Романо Гвардини: О Боге Живом

А потом начинается великое превращение. Детский мир разрушается. Молодая жизнь начинает мощно себя проявлять. Потребность жить подымается и ширится. Появляется ощущение бесконечности. Одновременно пробуждается критическое отношение к тем образам, среди которых прежде протекала детская жизнь, они теперь кажутся ребячливыми, узкими... Непосредственные связи прежнего мира исчезли. Прежде все было одно в другом, - этого больше нет. Молодой человек со своей внутренней жизнью противостоит внешнему миру и ищет уверенности в самом себе, стремится получить опору внутри и больше простора вокруг себя. Это тоже проявляется в критике, которая оказывается тем более раздраженной, чем менее молодое существо уверено в себе... Молодой человек ощущает духовное, с его достоинством и со своей собственной ответственностью за него. В том, что он ощущает духовное и страстно переживает его безусловность, как раз и лежит та точка, в которой он чувствует и утверждает свою особенность. И с тем большей нетерпимостью он восстает против всего, что кажется ему нарушающим чистоту духовного.

Так начинается и борьба за Бога. Борьба за такое представление о Боге, при котором молодой человек может иметь сильную веру, но вместе с тем и широту жизни, и страстность и зрелость духа. Он ищет, чаще всего бессознательно, иных материалов и масштабов для своего мышления о Боте. Он угадывает, что существенны бесконечность Бога и Его вечность, Его духовность и истинность. Чувство бесконечности у развивающейся жизни и суровая жесткость молодого духа предоставляют для этого материалы. В качестве же масштабов ему подходят законы природы, действующие всюду, или нравственный закон, в своей возвышенности и строгости связывающий совесть, - словом, такие законы, которые стоят выше каждого частного случая, или такие жизненные опыты, которые перехлестывают через любую грань. Бог есть Тот, Кто есть во всем и Кто во всем действует, подобно этим законам мирового hi человеческого бытия. И еще Бог - Тот, Кто мощно пронизывает все, подобно тому как сердечное чувство до бесконечности пронизывает мир. Глубина потока жизни, сила воодушевления, неизмеримость тоски объемлющей все мироздание, великий опыт любви дают материал для образа Бесконечного.

Ревниво оберегается чистота представлений о Боге. «Чистота» же означает, что о Нем не должно говориться ничего изменчивого, конечного, вещного, человечески ограниченного. Бог должен пребывать в незапятнанной, неизменной духовности, в ничем не ограниченной бесконечности. И если тогда оказывается, что в Священном Писании говорится о том, как Он грядет «на крыльях бури», то остается думать, что это - красивое поэтическое сравнение. А если спросить, надо ли это принимать всерьез, в собственном смысле, то это будет отклонено с недоумением: как же так, Бог и вдруг «грядет»? Как может Бог смотреть на людей строющих башню, да еще опускаться с неба чтобы лучше увидеть, что они делают? Как может он разгневаться и смешать их языки? Ведь Бог - вечный смысл, вечная истина, все наполняющая бесконечность!

Но потом происходит новое превращение. Чувство бесконечности, свойственное пробуждающейся жизни, слабеет. Человек смутно ощущает свои пределы. Очертания предметов, прежде захлестнутые, проступают все больше, выдвигаются наружу, все более отчетливо и жестко. Человек начинает угадывать противопоставленные ему пределы Иного. Он замечает иллюзию, содержавшуюся в тех движениях, казавшихся ему бесконечными. Но в то же время ему открывается, что такое, в сущности, «человек», - именно этот человек, со всеми! своими ограничениями и с трезвостью своего пробужденного существования. Нечто гораздо большее, чем всякая бесконечность жизни! Если теперь один человек приходит к другому и они понимают друг друга, и между ними возникает общность судьбы и общность чести, то это нечто неизмеримо более высокое, чем «закон природы» с его бесчувственным равнодушием. И если один заботится о другом и принимает его стремления как свои собственные, то это глубже, чем где-то витающий, отвлеченный «нравственный закон». Становится ясным, что характер важнее одаренности, личность глубже природного простора; добровольно признанная, пережитая, наполненная борьбою конечность благороднее кажущейся бесконечности юношеских ощущений.

Тогда тоже становится ясным, что тот образ Бога еще не был последним. От одной заботы сохранить чистоту представления о Боге он превратился в нечто застывшее иди в нечто ускользающе-неопределимое. Теперь к этому добавляется новая определенность и новая жизненность: решающая жизненность личности. Бог видит человека, - склоняется к нему, - ведет его, - дарует ему Себя Самого, - все такие выражения приобретают новый смысл. Человек начинает чувствовать, что вся та «духовность» и неизменность не стоит задушевной глубины приближающегося теперь к нему нового образа Бога. Словно смелея, человек доходит до «че-ловеко- образия» Бога, т. е. до Его историчности, которая и проявляется всюду в Священном Писании, приводя в негодование «мудрецов мира сего», - к которым, ведь, и сам наш человек недавно еще принадлежал и считал необходимым принадлежать ради достоинства духа! Но вот теперь он смелеет, сознавая, что пробивается к чему-то гораздо более существенному и глубокому: к тому Богу, с Которым можно говорить та можно приходить к согласию.