Романо Гвардини: О Боге Живом

Что это значит? Это значит, что Промысл - не готовый заведенный механизм; он свершается творчески, из новизны свободы Божией, но «также» и из новизны нашей маленькой человеческой свободы. Не где-нибудь, а здесь. Не вообще, а сейчас. Промысл - тайна Бога Живого, и ты познаешь его в той мере, в какой самого себя живым включаешь в него, - не ждешь, чтобы над тобою свершилось, а содействуешь. Ты призываешься. Ты вовлекаешься Богом в сложную ткань Его творчества, Им предусмотренного. Твоя совесть должна увидать, что сейчас важно. Твоя свобода - тебе от Бога данная, свободно Им данная - должна это поднять из своих недр. Твои руки должны за это взяться. Как живой человек ты должен находиться в живом Божием делании.

Тайна Промысла остается мертвой, когда мы ее только мыслим. Она становится действительностью, когда мы ее творим.

И тогда мы постигаем, что значит: Бог Живой. Тогда узнается новизна каждого данного мгновения. Вот обстановка, которой никогда не было до сих пор. Но она находится не в пустоте, не в воображении, а в целостной реальности. И теперь это важно! Теперь действуй так, как действовать нужно. Но действуй свободно. Действует Сам Бог. Ты существуешь и действуешь в согласии с Ним - если позволительно так говорить при смирении, подобающем твари. Впрочем, нет - отбросим это. Он один. Но все же и тогда, и тогда даже тем более, - ты тоже... Вот это - Промысл.

В 22-й главе Книги Бытия рассказывается о самых тяжелых мгновениях в жизни Авраама - как Бог его испытывал и потребовал от него жертвы так долго ожидавшимся единственным сыном. Авраам повиновался, с тем послушанием веры и упования, которая навсегда утвердила его в обетованиях Божиих. Но в самый страшный момент он услыхал зов ангела Божия, который освободил его из ужасающего испытания.

«И Авраам назвал это место: Бог видит».

Пока испытание окутывало его своим мраком, на душе у него было должно быть так, как у человека попавшего в безысходную беду среди непроглядной тьмы. Но вот черные стены пали, и он увидал, что не был оставлен и что взор Божий был все время на нем.

Бог есть Тот, Который видит.

Тайна зрячести Бога Живого...

Мир в большей своей части находится вне моего поля зрения, слишком далеко от меня, чтобы мне туда достигать. Слишком велика протяженность мира, чтоб мне ее обозреть. И слишком глубоко уходит мир в мельчайшие величины, чтоб мне его постигнуть. Бог же видит все. Пустыни, горы, бездны, глубины моря и земли, - солнце, звезды, безмерность мироздания, - до непостижимости мельчайшие частицы в строении вещества, - все это Он видит. То, что теперь происходит где бы то ни было, то, что прежде происходило в бесконечном чередовании мгновений, то, что произошло до всякой истории, когда не жил еще ни один человек и ни одно чувство не воспринимало ничего, - Он все это видит. Есть око, открытое, абсолютно видящее. Есть взор, все охватывающий, всюду проникающий.

Но это еще не самое великое.

В Священном Писании сказано: «Человек видит внешнее, Бог же взирает в сердце». Самая глубокая недостижимость начинается в человеке.

Человек - существо и внешнее, и внутреннее: одно в другом. Во всем внешнем, в образе и в поведении, содержится внутреннее. То определяется этим, и от этого то приобретает свою истинность. Но так ли уж определенно можно уловить это внутреннее?

Человек совершает жест, который сам по себе выражает благорасположенность, но может статься, что внутренне он полон отталкивания и ненависти. Иногда можно это заметить или почувствовать нечто двусмысленное и тревожное. Но бывают люди, так владеющие своими внешними проявлениями, что невозможно дознаться, что, собственно, за этим стоит.

Бог видит, что есть за этими внешними проявлениями, за любыми жестами, за любым выражением лица. Как бы ни была сильна воля томи владеющая, как бы ни была обманчива эта игра, - даже если в них кроется все лукавство, какое только есть в природе, перед Богом все это раскрыто до самого последнего конца.

Любому действию подлинный смысл придается тем побуждением, из которого оно совершается. Кажется, например, что человек оказывает другому услугу; но в действительности он руководствуется расчетом. Его интересует не благо другого, а собственная выгода... Он помогает, и если его спросить, почему он это делает, он ответит: «Потому что я к нему хорошо отношусь». При этом он даже те солжет, - он действительно думает, что это так. Но внезапно он сознает, что все - таки его сердце было обращено не туда. Ему хотелось быть замеченным. Значит, за тем первым побуждением таилось другое - тщеславие. Но может быть, и это еще не предел. За этим побуждением могли скрываться еще другие, совсем темные и совсем странные. Так один импульс может проскользнуть за другой, смешаться с другим, маскироваться в другом. Тут обнаруживается целое сплетение побуждений, вытесненных и пересекающихся между собой инстинктов. В человеческой душе самые странные подтасовки, маскировки и замещения создают целый ряд слоев. Кто в этом разберется? Внешнее у человека вырастает из внутренней глубины. Если проследить его поведение до этих корней, то попадаешь из слоя в слой, из одного сплетения в другое сплетение. А до самого дна, пожалуй, вовсе невозможно добраться. Может быть даже и нет никакого дна, а есть бездна.