Алексей Лебедев - Церковно-исторические повествования

Во-вторых, сама историческая почва, на которой сеялось слово Евангельское, не совсем была подготовлена для монашеских идей. Это было иудейство и римский языческий мир. Ни то, ни другое не слишком благоприятствовали строгому аскетизму. Иудейство вообще, за исключением немногочисленного класса назореев, - весьма высоко ставило жизнь брачную; мысль о плотском рождении Мессии давала особенную цену чадородию, и бесплодие почиталось стыдом или даже проклятием. Римский языческий мир далеко не был аскетическим. Задатки монашества в Риме представляли лишь весталки; но посмотрите: какое их было ограниченное число; их было всего шесть. Весталками становились девочки от 6 до 10 лет, которые совершали служение богине поддержанием св. огня, в продолжение 30 лет. Но после этого они снова возвращались к обществу и могли вступать в брак. Поэтому неудивительно, если из среды христиан первенствующей Церкви даже возвышались оппозиционные голоса против аскетизма. Вот что рассказывал Евсевий из эпохи II столетия, свидетельствуя тем, как далеко была Церковь того времени от монашества. Евсевий (V, 3) говорит: "Один из мучеников, заключенных в тюрьму, некто Алкивиад, вел жизнь самую строгую, и прежде того не употреблял в пищу ничего, кроме хлеба и воды. Когда же он старался продолжать такую жизнь и в темнице, то Атталу, другому исповеднику, было открыто, что Алкивиад поступает нехорошо, не употребляя в пищу тварей Божьих и через то подавался повод к соблазну прочим. Алкивиад, - рассказывает историк, - повиновался; стал вкушать без разбора всякую пищу и благодарил Бога; ибо мучеников не переставала блюсти благодать Божья, Сам Дух Св. был их советником". Это свидетельство чрезвычайно важно; оно доказывает, что оппозиция шла не из какой-нибудь распущенности нравов, нет, она велась во имя Духа Св., во имя Самого Бога.

С точки зрения тогдашнего христианского общества аскетизм должен был быть принадлежностью разве что людей глубокой учености, философской настроенности; аскетизм должен быть не более как явлением исключительным, в том же роде, в каком он был тогда везде. "Мы не можем быть философами и аскетами, - протестовали христиане, по свидетельству Климента, - мы не ученые люди, мы не понимаем Св. Писания; каким же образом от нас будут требовать строгой жизни?" Крайний аскетизм, значит, был еще не в духе тогдашнего общества.

В-третьих, христианская литература рассматриваемого времени, если иногда и проводила аскетические воззрения, однако, она не была бедна и противоаскетическими тенденциями. Одно течение мыслей противостояло другому, взаимно ограничивая одно другим. Сама книга "Пастырь" Ерма, которая, как мы сказали выше, различала двоякую христианскую нравственность, низшую и высшую, и таким образом подготавливала мысль к появлению высшей строгости жизни, сама эта книга не чужда воззрений, которые в то же время предостерегали против аскетизма, отрешающегося от мира и изобличающего последний. Здесь о посте говорится следующее: "Первее всего твое воздержание выражай в том, чтобы остерегаться говорить и слушать худые вещи, очищай свое сердце от всякого порока, от всякого корыстолюбия, и в день, в который ты постишься, довольствуйся хлебом, овощами, водой и воздавай за это благодеяние Богу. Но сочти, что стоил тебе обед в тот день, если бы он был, и то, что ты сберег, отдай вдове, сироте, бедняку. Благо тебе, если будут также поступать и твои дети, и весь дом твой". Очевидно, в этом случае воздержание полагается не само по себе целью, как в монашестве, а лишь средством сберечь деньги, которые должны быть употребляемы на благотворение. Еще замечательнее мысли Климента Александрийского, который хотя и стоял за строгое воздержание, но был против той формы аскетизма, которую оно могло принимать в монашестве. Климент, указывая на то, что в некоторых языческих культах от жрецов требуется воздержание от брака, мяса и вина и что у индийцев есть подобные же строгие аскеты, говорил: "Павел взывает, что Царствие Божие не состоит в еде и питье и, следовательно, не в воздержании от вина и мяса, но в справедливости, мире и радости во Святом Духе. Также и смирение заявляется не бичеванием плоти, но кротостью, посему воздержание есть добродетель души. Воздержание состоит не в чем-нибудь внешнем, а в том, чтобы презирать золото, быть воздержанным на язык, через разум господствовать над телом". Как видно, Климент аскетизм души предпочитал аскетизму телесному, заключенному в какие-нибудь строго определенные формы. С особенной ревностью тот же Климент отвергает мысль, что для спасения необходима добровольная нищета, - мысль, на которой зиждется монашество. Климент ничуть не соглашался с этой мыслью. Изъясняя слова Спасителя: вся елика имаши, продаждь, он говорит: "Не новость отказываться от богатства и раздать имение бедным и нищим; так поступали многие и до пришествия Христа; и взамен того еще с большим неистовством предавались порочным страстям, начиная гордиться, тщеславиться и презирать других людей, как будто сами они совершили нечто свыше человеческое. Как можно думать, чтобы Спаситель предписывал подобное поведение? Притом же обнищание вещественным благами не избавляет нас от внутренних мучений любостяжания, но часто только усиливает их. Не гораздо ли лучше противиться тому, т.е. иметь достаток во всем, чтобы можно было не мучиться страстью к приобретению? Да и как может существовать милосердие? Каким образом, кто сам ничего не имеет, насытит алчущего, напоит жаждущего, примет странника, за неисполнение чего угрожается геенной. Если известно, что таких обязанностей нельзя выполнить не имея достатка, то как мог бы Господь заповедовать одно и воспрещать другое? Богатство не больше как орудие, и зло или добро не в нем, а в том, кто как будет употреблять его. Притом, для чего и земля производит и открывает человеку столько богатств, если эти богатства могут причинять только смерть?" Смысл этих суждений Климента тот, что всякий должен оставаться, и по принятии христианства, тем, кем он был и прежде, богатый - оставайся богатым, бедный - не стремись к богатству. Он защищает в вопросе об отношении христианской жизни к земным благам неизменность общественных отношений. И значит, монашество, как нарушение этого правила, не входило, по Клименту, в число вещей, требуемых христианской жизнью.