Четвертое. Новое издание дает мне возможность лучше разъяснить цели, объем и ограничения "Единства и многообразия". Скажем, читатели должны были понять, что в части I я стараюсь отыскать единство, задавая вопросы: что исторически служило объединению христианства? Что считалось частью его уникальной специфики? В этом смысле на ход моих мыслей оказала влияние вся последующая история христианства. Аналогичным образом обстоит дело с частью II: рассмотренные в ней течения и направления обрели наиболее развитую и характерную форму в посленовозаветный период и составляли для христиан II в. главные альтернативы. Соответственно обзор получился более глобальным и цельным, чем, казалось бы, можно было ожидать. Поэтому стало довольно проблематичным добавлять новые главы (я размышлял, не включить ли главу по этике [60] См. недавний анализ этой проблемы: W. Schräge, "Zur Frage nach der Einheit und Mitte neutestamentlicher Ethik", Die Mitte des Neuen Testaments. Einheit und Vielfalt neutestamentlicher Theologie, E. Schweizer Festschrift, hrsg. U. Luz and H. Weder, Vandenhoeck 1983, pp. 238–253.
) или перемещать акценты и образы с "единства и многообразия" на, скажем, полезную схему Бекера ("когерентность и случайность"), которая, впрочем, сводится к тому же [61] J. C. Beker, Paul the Apostle, Philadelphia: Fortress, 1980.
.
С другой стороны, пожалуй, мне следовало яснее сказать, что в "Единстве и многообразии" я работаю на двух уровнях. Один уровень — историческая реальность церквей, о которых идет речь в Новом Завете. Другой — сам Новый Завет. Разумеется, последний содержится в первом, и все же это разные вещи. Тот факт, что многообразие новозаветных документов уже многообразия ранних церквей, не должен давать нам повод закрывать глаза на многообразие самого Нового Завета. Однако не следует игнорировать и то обстоятельство, что более узкое многообразие новозаветных документов сдерживало и ограничивало более широкое многообразие.
Опять‑таки напомню: последующие главы носят ознакомительный и обобщающий характер. По любой из рассмотренных тем можно написать несколько монографий. В ходе даремского семинара мы часто приходили к выводу, что, хотя по ряду вопросов можно и нужно сказать больше, сделать это можно лишь за счет обширных дополнений. Данные и анализ, которые содержатся в книге, предоставляют лишь отправную точку для дискуссии, — именно то, что нужно умелому ведущему. Текст разбит на подразделы. Они облегчают работу с книгой в группах. Кое–где встречаются повторы. Они отражают попытку сделать каждую главу как можно более компактной и самодостаточной. Система перекрестных ссылок позволяет при необходимости вести более развернутое обсуждение отдельных моментов. В библиографические сноски я включил не только те труды, которые подтверждают мои тезисы, но и те, которые оспаривают их или придают дискуссии иную направленность. Хотелось бы надеяться, что если участники дебатов, взяв за отправную точку "Единство и многообразие", будут изучать как новозаветные тексты, так и предложенную библиографию, то придут к более полному и глубокому пониманию, чем то, которое можно было достичь в самом "Единстве и многообразии".
Поскольку я хотел дать толчок полемике, то сознательно старался острее формулировать вопросы и выводы. Работая над пересмотром книги, я не раз спрашивал себя, не стоит ли смягчить те или иные смелые или дискуссионные утверждения, а кое–где мне показалось, что в постановке проблемы я перегнул палку. Однако большей частью я придерживаюсь прежней линии: стимулировать обсуждение и оспаривать "более безопасные" позиции. Если отдельные перегибы будут платой за то, что у некоторых людей откроются глаза, я согласен. И если в конечном счете мы лучше станем понимать историческую реальность первохристианства и характер Нового Завета, то моя цель во многом будет достигнута.
Другие разъяснения я включил в сам текст, а также в примечания и новые введения к каждой главе.
Пятое. Пересмотренное издание дает мне возможность возразить на некоторую необоснованную критику. Рецензенты "Единства и многообразия" обвиняли меня в том, что я сужаю единство и расширяю многообразие [62] Аналогично Robinson (прим. 22 ниже) р. 25 п. 62; см., однако, его собственное утверждение о необходимости признать многообразие в рамках первохристианского единства (р. 29); ср., напротив, R. А. Markus, "The Problem of Self‑Definition: From Sectio Church". Jewish and Christian Self‑Definition. Vol. One: The Shaping of Christianity in the Second and Third Centuries, ed. E. P. Sanders, SCM Press 1980, p. 8.
. Я спрашиваю себя, достаточно ли внимательно они прочли §§ 75.1 и 76.5 и достаточно ли обдумали значение христологической центральности объединяющего ядра [63] См. также главу XV (прим. 9). К. Бергер в своей рецензии на первое издание (ThR 53, 1988, р. 366) критикует меня за то, что я предлагаю "тусклый гуманистический экуменизм, основная добродетель которого состоит в терпимости и который вызывает тоску по (в хорошем смысле слова) ветхозаветной нетерпимости…". В свою защиту скажу следующее: (А) Терпимость добродетельна не сама по себе, а перед лицом нетерпимости. (Б) Сам Иисус был образцом такой терпимости (напр., Мк 9:38–40; Мф 11:19), — еще один аспект того, как центр определяет периферию. (В) Такая динамическая терпимость в рамках нашей общей веры (см. опять главу XV, прим. 9) по–прежнему необходима современному экуменизму. Впрочем, я согласен, что полную верность взглядам непросто согласовать с открытостью и терпимостью. Впоследствии мне хотелось бы подробнее написать об этой задаче как одной из основных, стоящих перед христианами в их (да и любых) притязаниях на истину.
. Признаться, я также не знаю, насколько серьезно такие читатели осмыслили сам факт того разнообразия, которое всегда было, есть и будет христианством, — факт неудобный для людей, которым было бы спокойнее сознавать, что другие верят и действуют точно так же, как они.
Читать дальше