7. Структурализм.Хотя критика форм и критика редакций имеют литературные компоненты, последние обрели особую значимость в других подходах. Структурализм (или семиотика) занимается новозаветными текстами в их окончательной форме [47] Разъяснение структурализма для начинающих (в число которых я включаю себя) см. в D. Patte, What is Structural Exegesis? (GBSNT; Philadelphia: Fortress, 1976). На специалистов рассчитаны J. Calloud, Structural Analysis of Narrative (SSup 4; Philadelphia: Fortress, 1976 — рассматривает очень влиятельный метод А. Греймаса); R. M. Polzin, Biblical Structuralism (SSup 5; Philadelphia: Fortress, 1977); D. C. Greenwood, Structuralism and the Biblical Text (Berlin: de Gruyter, 1985). D. O. Via, Kerygma and Comedy in the New Testament (Philadelphia: Fortress, 1975) применяет структуралистский метод к Мк, a Boers, Justification— к Гал и Рим.
. Хотя интерпретаторы давно находили в общей структуре ключ к авторской интенции, и хотя излагать во «Введениях в НЗ» композицию каждой новозаветной книги стало почти признаком хорошего тона, все же «структура» в структурализме — гораздо больше, чем общая композиция. Особенно в работах французских литературоведов семиотика выросла в сложнейший метод, сродни математике. Выявляемая структура не есть очевидная глазу композиция, ибо глубинные структуры не лежат на поверхности, но помогают генерировать текст (причем автор сам может этого не осознавать). Выявлять такие структуры необходимо, чтобы воспринимать текст как когерентное целое. Часто структуралисты предлагают разработки настолько сложные, что неструктуралисты задаются вопросом: действительно ли есть толк от всех этих ухищрений и действительно ли семиотический анализ дает результаты, недоступные обычной экзегезе [48] Не все франкоязычные библеисты в восторге. Комментируя семиотическую экзегезу евангельских рассказов о детстве Иисуса, проделанную Р. Лорантеном (R. Laurentin), L. Monloubou [Esprit et Vie 93 (Nov. 24, 1983), 648] прямо спрашивает, дают ли интерпретации семиотика что‑то новое и отвечает: «Бурный океан семиотики, чьи пенящиеся волны захлестнули мирные пляжи экзегезы, начинает помаленьку отступать. Он изменил некоторые участки экзегетического берега и оставил после себя разные обломки. Недолжное внимание к формальным элементам текста поневоле напоминает эксцессы формальной логики, столь ценившиеся декадентской схоластикой».
. Предлагаю читателям самим в этом разобраться, ибо привести здесь хоть один пример нелегко. В большинстве случаев структурализм не входит в задачи нашей книги [49] Это можно сказать и о деконструктивизме (иногда называемом постструктурализмом). Этот современный и очень дискуссионный подход оспаривает многие представления о смысле, характерные для западной интеллектуальной традиции. Не глубинные структуры текста, а глубинные уровни мышления генерируют смыслы, которые (подобно языку) остаются нестабильными. Крупнейший защитник философской действенности этого подхода — Ж. Деррида. См. S. D. Moore, Poststructuralism and the New Testament: Derrida and Foucault at the Foot of the Cross (Minneapolis, A/F, 1994); D. Seeley, Deconstructing the New Testament (Leiden: Brill, 1994); A. K. M. Adam, What is Postmodern Biblical Criticism? (GBSNT; Minneapolis: A/F, 1995).
.
8. Нарративная критика.Гораздо очевиднее продуктивность подхода, который, будучи применен к Евангелиям, концентрируется на них как на рассказах [50] W. A. Beardslee, Literary Criticism of the New Testament (Philadelphia: Fortress, 1970); N. R. Petersen, Literary Criticism for New Testament Critics (Philadelphia: Fortress, 1978); M. A. Powell, What is Narrative Criticism? (GBSNT; Minneapolis: A/F, 1990); M. Minor, Literary‑Critical Approaches to the Bible: An Annotated Bibliography (West Cornwall, CT: Locust Hill, 1992). Примеры данного подхода см. в Rhoads, Mark; Kingsbury, Matthew as Story; Culpepper, Anatomy (= Ин); также R. С. Tannehill о Евангелиях в целом в NInterpB 8.56–70.
. На первый взгляд, терминология, применяемая в такой экзегезе, может показаться слишком сложной. В частности, нарративная критика проводит различие между реальным автором (человеком, который написал произведение) и имплицитным автором (выводимым из повествования), между реальной аудиторией (люди I века, которые читали/ слушали написанное или даже современные читатели) и имплицитной аудиторией (предполагаемой автором при письме). Однако эти различия небессмысленны, а анализ хода повествования проливает свет на многие экзегетические проблемы.
Например, нарративную критику хорошо применять к длинным повествовательным отрывкам вроде рассказов о рождении и смерти Иисуса. Часто при фокусировке на отдельных деталях возникают проблемы, которые снимаются, если иметь в виду особенности повествования в целом, — повествования, в котором, скажем, некоторые вещи опускаются как самоочевидные. Является ли проблемой, к примеру, что Марков Пилат знает достаточно, чтобы спросить Иисуса: «Ты ли Царь Иудейский?» (хотя эксплицитно его не информируют на сей счет). Означает ли это, что Пилат участвовал в аресте с самого начала? Более вероятное объяснение: читатель должен принять как самоочевидное, что власти объяснили Пилату ситуацию, когда привели Иисуса к нему (хотя лаконичный, движущийся в быстром темпе рассказ Мк этого не упоминает). Другая проблема: по логике вещей, невозможно, что в Мф 27:2 первосвященники отводят Иисуса к Пилату, а в Мф 27:3–5 они все еще находятся в Храме (когда Иуда возвращает тридцать серебренников). Однако не состоит ли пафос этого рассказа именно в том, чтобы подчеркнуть одновременность? Когда евангельские отрывки читаются вслух, не делают ли слушатели тех допущений, которые замышлял автор, — или, по крайней мере, не делали ли они их до того, как ученые заметили проблему? Нарративная критика противостоит крайностям исторического исследования и помогает понять основной интерес автора.
Читать дальше