Андрей Лазаренков - Партия, которую создал Иисус

Согласно Евангелиям, арестованного в Гефсиманском саду Иисуса той же ночью доставили на допрос к первосвященнику. Иоанн утверждает, что сначала Иисуса привели к Анану, и лишь затем к его зятю — Каиафе (Ин. 18:13-24). По Матфею, Иисус сразу был приведён к Каиафе (Мф. 26:57). Два других евангелиста имени первосвященника не упоминают вовсе.

По такому случаю в доме первосвященника собрались «книжники и старейшины» — или, говоря словами Луки, «весь синедрион» (Лк. 22:66). Их целью было найти компромат на Иисуса, чтобы осудить его как бунтовщика. Согласно синоптикам, на все обвинения и лжесвидетельства Иисус отвечал молчанием, приводя в ярость своих мучителей. Иоанн утверждает, что Анан хотел выведать у Иисуса что-нибудь о его учениках, и, кроме того, по всей вероятности, хотел узнать, не называл ли Иисус себя царём Израиля, не запрещал ли платить налог Риму и т.д. Иисус, разгадав намерения хитрого старца, смело заявил:

— Я говорил явно миру; Я всегда учил в синагоге и в храме, где всегда Иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего. Что спрашиваешь Меня? спроси слышавших, что Я говорил им; вот, они знают, что Я говорил (Ин. 18:20-21).

Окружающим ответ Иисуса показался неслыханно дерзким, и кто-то из челяди со словами «Так ты отвечаешь первосвященнику» ударил его по щеке. Еврейский закон категорически запрещал бить подсудимого или отказывать ему в свободе слова — об этом и напомнил Иисус, ответив не в меру ретивому холую первосвященника:

— Если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьёшь Меня?» (Ин. 18:23).

Дальнейшие события происходили уже в доме первосвященника Каиафы, куда Иисуса привели после допроса у Анана. Отчаявшись добыть с помощью лжесвидетелей какие-либо весомые улики против Иисуса, Каиафа «стал посреди» зала и уже безо всяких обиняков прямо спросил его:

— Заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий ? (Мф. 26:63; Мк. 14:61).

Иисус подтвердил, что он и есть долгожданный Мессия:

— Ты сказал; даже сказываю вам: отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных (Мф. 26:64; Мк. 14:62; Лк. 22:69-70).

Тогда первосвященник, разорвав на себе одежды, в притворном ужасе воскликнул:

— Он богохульствует! на что ещё нам свидетелей? вот, теперь вы слышали богохульство Его! как вам кажется? (Мф. 26:65-66; Мк. 14:63-64; Лк. 22:71).

Значение этого драматического жеста объясняет Х.Б. Суит: «Закон запрещал первосвященнику раздирать свои одежды в знак личной скорби (Левит 10:6, 21:10), однако выполняя обязанности судьи, он должен был, согласно традиции, именно так выражать свой ужас перед богохульными словами, произнесёнными в его присутствии» {161}.

Всё собрание дружно засвидетельствовало, что Иисус, называя себя Мессией, подлежит смерти. После этого на него градом посыпались удары: «Тогда плевали Ему в лице и заушали Его; другие же ударяли Его по ланитам и говорили: прореки нам, Христос, кто ударил Тебя?» (Мф. 26:67-68; Мк. 14:65; Лк. 22:63).

Наутро Иисуса связали и повели в преторию на суд Понтия Пилата.

Несомненно, первосвященник и его окружение с самого начала вынашивали планы выдать Иисуса римлянам, чтобы расправиться с ним чужими руками. С точки зрения еврейских законов и обычаев, Иисуса вряд ли можно было приговорить к смерти, поэтому они хотели выставить его не столько нарушителем религии, сколько обычным смутьяном и мятежником. Это дало бы им повод официально передать Иисуса в руки римской администрации. Собственно, именно этого и добивался Каиафа, когда «заклинал» Иисуса признаться в том, что он — Христос, Мессия (Мф. 26:63; Мк. 14:16).

Своей цели первосвященник достиг: Иисус признался, облегчив Каиафе его задачу. Теперь оставалось лишь передать Иисуса римлянам для суда и наказания. Титул Мессии — Царя Иудейского — подразумевал, помимо всего прочего, что его носитель оспаривает власть римского императора над народом Израиля. Уже одного этого было достаточно, чтобы без лишних слов отправить преступника на эшафот. На это, вне всякого сомнения, и рассчитывали первосвященник и его клевреты. Они надеялись, что прокуратор Понтий Пилат, известный своей подозрительностью и жестокостью, не станет церемониться с преступником и не глядя подмахнёт смертный приговор.

Но к чему была нужна такая спешка? Разве нельзя было подержать пленника в тюрьме, а после праздника спокойно завершить начатое? Можно, конечно, но Каиафа, по всей видимости, решил на всякий случай подстраховаться. Он знал, что по большим праздникам Пилат всегда приезжал в Иерусалим, дабы лично следить за порядком в городе. В наэлектризованной, нервозной атмосфере, чреватой массовыми беспорядками, — что, кстати, случалось, довольно часто, — подозрительность Пилата должна была увеличиться ещё больше. К тому же до прокуратора и раньше могли доходить кое-какие слухи о странном проповеднике из Галилеи, с царскими почестями вошедшем в город, а затем учинившем беспорядки в Храме. Подсунь римлянам в это время Иисуса, и кто стал бы с ним церемониться! На крест! Ibis in crucem! [36] Пойдёшь на крест (лат.). А после Пасхи, когда жизнь в городе вернётся в своё в привычное русло, осуществить это дело было бы уже не так просто. К тому же Пилат по окончании праздника непременно уехал бы обратно в Кесарию, а это 120 километров по прямой. Как доставить туда пленника? И кто поедет с ним к прокуратору? Сколько лишних хлопот, однако!