Виктор Кротов - Человек среди религий

Зависит ли это от проповеднического таланта ориентатора? Или только от его способности быть честным свидетелем происшедшего с ним? Второе, наверное, встречается и в чистом виде. А вот первое без второго – дело странное. И всё-таки, можно думать, не слишком частое.

Опыт прикосновения к Высшему занимает центральное место в любой религиозной традиции. Для человека, в личном духовном опыте которого подобных переживаний не было, свидетельства такого рода могут носить символический, мифологический или психологический характер. Но если он испытал прикосновение сам, эта традиция становится для него вполне конкретной эстафетой духовного опыта. Это важный элемент религиозной ориентации.

Поделиться опытом прикосновения непросто. Этот опыт настолько связан в особенностями внутреннего мира, что может показаться вообще неотчуждаемым, непередаваемым. Но сам он и не отчуждается: он лишь побуждает свидетельствовать о чём-то важном. И если чужое свидетельство не будет со временем закреплено собственным опытом, не окажется ли оно лишь определённой формой внушения?…

Даже собственный опыт можно затереть словами, если придавать ему меньше значения, чем словам о нём.

С опытом прикосновения соседствует и область переживаний, представляющих собой иллюзию прикосновения – иногда примитивную, иногда довольно искусную. Главное их отличие можно, наверное, сформулировать примерно так: прикосновение к Высшему наполняет происходящее смыслом, а иллюзия прикосновения уводит от осмысления. Прикосновение к Высшему даёт ощущение истины и добра; иллюзия прикосновения уводит от этих представлений – как бы за их границы.

Впрочем, упрощённой формулировки здесь мало. Распознаванием отличий духовной реальности от её имитации занимается каждое религиозное учение, каждая церковь. Ведь это один из важнейших вопросов религиозного ориентирования.

Есть ещё одна любопытная тема: имитация распознавания. Но не будем усложнять и без того сложную проблему.

Рядом находятся и сферы косвенных возможностей прикосновения к Высшему. Например, сфера искусства, которое умеет готовить нас к возможности прикосновения, подводить к нему – или имитировать его. Сфера общения с природой: оно погружает нас в переживания, настолько близкие к ощущению Высшего в нашей жизни, что в некоторых случаях они ведут к соприкосновением с ним. Сфера научного (в широком смысле) и философского мышления, порождающая свои озарения и свои ощущения соприкосновения с Высшим. Но – опять же – необходимо духовное мужество и духовный опыт, чтобы избегать соблазнов имитации Высшего.

Наверное, особенно трудно это для философа-рационалиста. Ведь он владеет анализом! Он может проанализировать даже само Высшее! Почему бы его тогда и не синтезировать?

Несомненное, полноценное, насыщенное прикосновение к Высшему (или, точнее, прикосновение Высшего к человеку) принято называть благодатью. Это ведёт нас к представлению о святости и о других концентрированных проявлениях Высшего в человеческой жизни. Но крошечные искры благодати вспыхивают время от времени, наверное, в каждой человеческой жизни. Жаль было бы упустить такую искру незамеченной, когда внезапно настанет наш черёд – узнать её и откликнуться ей.

Прямое обращение человека за помощью к высшим силам входит в самый древний религиозный опыт человечества. Каждая церковь имеет свою школу молитвы и свой опыт в молитвенном деле. Может быть, молитвенная традиция соединяет церковь в одно целое крепче, чем вся её корпоративная структура.

Сам акт молитвы уже несёт в себе большой ориентационный заряд. Сколько раз мы ни повторяли бы одни и те же слова молитвы, они снова и снова содействуют нашей ориентации. Это происходит либо за счёт нашего очередного подтверждения приверженности к важным для нас ориентирам (пусть оно даже порою становится механическим, но это всё-таки подтверждение), либо путём активного переживания и обновлённого – здесь и сейчас – осознания этих ориентиров.

Вместе с тем в молитве заключено и ещё нечто важное. Нечто, выводящее за рамки чисто рационалистического понимания. Тайна возможной связи с теми высшими силами, к которым мы обращаемся.

Показная молитва, не связанная с внутренними переживаниями, вряд ли обладает такой возможностью. В этом случае можно говорить разве что о психическом воздействии ритуала.

Нет смысла заниматься здесь исследованием, анализировать "мистический механизм" молитвы. Достаточно того, что присутствие этой тайны в человеческой жизни подтверждается религиозным опытом бесчисленного множества людей. Это удивительно практическая тайна.