Стивен Бэчелор - Что такое буддизм? Как жить по принципам Будды

Вернувшись в Европу из Кореи, я не бросил занятия фотографией. Со временем я стал все чаще снимать обыкновенные вещи, в которых открывались такие стороны, которых я до того не замечал. «Медитация и фотография, – записал я в дневнике, – освобождают от зацикленности на всем необычном и позволяют заново открывать для себя повседневное. Как раньше я стремился обрести мистическое трансцендентальное состояние в медитации, так и экзотические места и необычные вещи я считал идеальными объектами для фотографии». Когда лондонский издатель обратился к Мартине с предложением написать книгу по буддийской медитации, меня попросили предоставить восемьдесят черно-белых фотографий, чтобы проиллюстрировать ее текст. Я сделал серию изображений, которые должны были «показать мир с удивительной и неожиданной стороны, подобно ошеломляющему и захватывающему опыту медитации». В 2001 году Медитация для жизни вышла в свет. Увидев именно эти фотографии, Аллан и предложил мне съездить в Индию, чтобы я сделал иллюстрации для его незавершенной работы о буддийском паломничестве.

Я и мой водитель г-н Хан едем сквозь ночную тьму в отель Роял Ретрит возле деревни Шивпати Нагар, расположенной недалеко от руин Капилаваттху, где рос Сиддхаттха Готама. Фонари нашего автомобиля выхватывают из тьмы безупречный газон, затем останавливаются на колоннах побеленного колониального коттеджа. Слуги в ливреях несутся, чтобы встретить нас. В восемнадцатом веке будущий отель был охотничьим домиком местного махараджи, и облезшие тигриные шкуры все еще висели на стенах, книги в кожаных переплетах тихо рассыпались от ветхости в застекленных шкафах, и повсюду ощущался затхлый запах антикварной мебели и заплесневелых ковров. После того, как выключили генератор, я уснул под тоскливый вой шакалов.

Позавтракав, я иду по узкой дорожке, которая исчезает в девственном лесу, обступившем гостиницу. Я сажусь, скрестив ноги, на небольшом участке утрамбованной красноватой земли. Все вокруг меня: тонкие деревца, лианы и побеги, – тянется вверх. Огромные листья, объеденные гусеницами, дрожат и качаются перед моими глазами. Случайная птица вскрикивает на зеленом куполе наверху. Издалека доносятся ритмичные удары мокрой одежды о камни у пруда или реки. Затем я слышу, как сквозь заросли движется какое-то животное. Оно останавливается. Удары моего сердца ускоряются. Я искоса смотрю сквозь плотные заросли подлеска и вижу пару узких, янтарных глаз, уставившихся на меня. Это – шакал. Мы пристально изучаем друг друга, затем он спокойно идет дальше.

В середине утра я отправился с г-ном Ханом, чтобы осмотреть то, что сегодня осталось от Капилаваттху. Пейзажи Северной Индии, которые я вижу, пока мы едем, практически, не изменились со времен Готамы. Если убрать грузовики и велосипеды, промышленно окрашенные сари и дешевые радио, немногое изменилось с тех пор. Готама однажды сравнил свою лоскутную монашескую рясу с мозаикой разноцветных полей, чья безудержная палитра варьируется от зеленого риса до желтых цветов горчицы, разделенных черными земляными дорожками, что я и созерцал через окно лендкрузера, пока мы тряслись по разбитой дороге. Мы проезжаем манговые рощи, местные женщины аккуратно подметают землю под их темным лиственным шатром. За окном появляются могучие деревья баньяна: их воздушные корни свисают с ветвей, как жилистые щупальца, я читал о них в палийских текстах, но теперь видел их во всем величии и красоте. И каждое мгновение на дороге появлялись спокойные кремового цвета горбатые бычки с подгрудками – далекие потомки тех, что видел Готама, – как встарь, тянущие скрипучие деревянные телеги, нагруженные раскачивающимися горами сахарного тростника.

Но то, что я вижу, все-таки не то же самое, что видел Сиддхаттха Готама. Все пространство к северу от Ганга – это сплошная пойменная равнина, пласт медленно смещающейся земли и воды в сотни километров шириной, сформировавшийся за миллионы лет отложений осадочных пород, смываемых с Гималаев. Нигде нет ни холмов, ни скалистых выступов, ни одного ориентира, который мог бы видеть Готама. Поскольку толщина осадочных пород растет по мере таяния снегов и во время муссонных дождей, высота равнины постоянно меняется, и русла рек отклоняются в образовавшиеся новые низины. Люди следуют за ними, оставляя свои глинобитные, деревянные и покрытые соломой жилища, которые впоследствии бесследно исчезают в земле. Кроме того, опавшие листья, разлагающаяся растительность, экскременты птиц и животных, раковины улиток, кости крупного и мелкого рогатого скота, частицы человеческой кожи – все способствует дальнейшему подъему уровня равнины. Высота почвы, по которой я еду, по крайней мере, на два с половиной метра выше уровня почвы, по которой Готама и его монахи ходили две с половиной тысячи лет назад.