Сэм Харрис: Конец веры. Религия, террор и будущее разума

Религиозная «умеренность» появилась лишь по той причине, что сегодня самый темный человек просто знает о некоторых вещах больше, чем кто-либо во всем мире две тысячи лет тому назад, — причем эти знания во многом противоречат Писанию. Если мы хоть понаслышке знакомы с открытиями в медицине нескольких последних столетий, мы уже не можем думать, что болезни порождает грех или демоны, вселившиеся в человека. Узнав о том, какие расстояния отделяют одну часть вселенной от другой, большинство из нас (около половины, если точнее) уже не может всерьез верить в то, что мир был создан шесть тысяч лет назад (и что за это время свет отдаленных звезд достиг земли). Подобные уступки современности ни в коей мере не предполагают, что вера совместима с разумом или что религиозные традиции в принципе открыты к новым знаниям, просто сегодня у верующих появилась чрезвычайно острая необходимость игнорировать (или «интерпретировать по-новому») некоторые положения веры.

Каждый человек, который совершал перелет в другой город, где ему делали операцию на открытом сердце, не может не признать (даже если он об этом не заявляет) того, что человечество узнало что-то новое о физике, географии, технике и медицине за те времена, что оно просуществовало после Моисея.

Не следует думать, что священные тексты сохранили свою убедительность за последние века (они ее утратили), но все дело в том, что мы их умело подкорректировали путем избирательного невнимания к некоторым отрывкам. Оставшиеся «хорошие отрывки» не были отброшены лишь по той причине, что мы все еще плохо понимаем нашу этическую интуицию и наши духовные способности. Если бы мы лучше знали, как работает человеческий мозг, мы бы, разумеется, нашли взаимосвязи между нашими состояниями сознания, нашими поступками и тем, как мы используем внимание. Что делает кого-то более счастливым, чем остальные? Почему любовь способствует счастью в большей мере, чем ненависть? Почему мы обычно предпочитаем красоту, а не уродство, порядок, а не хаос? Почему нам так приятно улыбаться и смеяться? И почему, когда смеемся вместе, это нас сближает? Что такое Эго — иллюзия или реальность? И если оно иллюзия, что из этого следует для нас? Есть ли жизнь после смерти? В итоге это вопросы для зрелого ума. Если человечество когда-нибудь обретет такой ум, большинство из религиозных текстов будут так же мало значить для мистиков, как они уже мало значат для астрономов.

Хотя в свете всего того, что мы узнали (и не узнали) о вселенной, религиозная умеренность может показаться нам разумной позицией, она не защищает нас от религиозного экстремизма и насилия. Люди, которые стремятся жить по букве священного текста, воспринимают «умеренных» верующих, как фундаменталистов-неудачников, которые, вероятнее всего, будут гореть в аду вместе со всеми прочими неверующими. Религиозная умеренность не позволяет никому из нас достаточно сурово критиковать религиозный буквализм. Мы не в праве назвать фундаменталистов безумцами, потому что они просто используют свою свободу веры; мы даже не можем сказать, что они ошибочно понимают саму религию, потому что они знают Писание лучше кого бы то ни было. «Умеренные» верующие вправе сказать только одно: мы не готовы так много платить — на личном и общественном уровне — за верность всему тому, чего от нас требует Писание. Это вовсе не новая форма веры и даже не новый подход к толкованию Писания, но просто капитуляция перед слишком человеческими вещами, которые в принципе не имеют никакого отношения к Богу. Религиозная умеренность есть продукт секулярного познания и неосведомленности относительно Писания — и потому мы не вправе, с религиозной точки зрения, ставить его на один уровень с фундаментализмом [7] Bernard Lewis (The Revolt of Islam, New Yorker, Nov. 19, 2001, pp. 50–63; The Crisis of Islam: Holy War and Unholy Terror, New York: Modem Library, 2003) указал на то, что термин «фундаменталист» был создан американскими протестантами и потому может порождать недоразумения, когда его прилагают к приверженцам иных религий. Тем не менее мне кажется, что этот термин уже стал универсальным и его можно приложить ко всем тем, кто буквально следует какому-либо религиозному тексту. Я использую этот термин исключительно в широком значении. О том, какое отношение он имеет к исламу, разговор пойдет в главе 4. . Религиозные тексты однозначны и совершенны в каждой своей детали. В их свете религиозная умеренность предстает просто как нежелание во всем подчиниться Божьему закону. И когда «умеренные» верующие отказываются жить по букве священного текста, терпимо относясь к тем, кто так поступает, они в равной мере предают и веру, и разум. Пока ключевые положения веры — например, что мы знаем о существовании Бога и знаем, чего он хочет от нас, — не ставятся под сомнение, религиозная умеренность не помогает нам выйти из тупика.