Кати Русселе - Религиозные практики в современной России

Предписания, связанные с праздником Песах, составляют память о центральном эпизоде Библии – исходе из Египта. Запрет есть седалищный нерв («жила, которая на составе бедра») тоже связан с библейским рассказом, он напоминает о борьбе патриарха Иакова с загадочным существом – ангелом, согласно традиции. Это единственные предписания, запрещающие определенную еду, которые восходят непосредственно к эпизодам из Библии, остальные излагаются в виде законов безо всякого объяснения, без видимых причин.

Остановимся на запрете есть седалищный нерв ( гид ханаше ) и соответствующем ритуале – удалении этого нерва 29.

И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари; и, увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его и повредил состав бедра у Иакова, когда он боролся с Ним. И сказал: отпусти Меня, ибо взошла заря. Иаков сказал: не отпущу Тебя, пока не благословишь меня. И сказал: как имя твое? Он сказал: Иаков. И сказал: отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль, ибо ты боролся с Богом, и человеков одолевать будешь. <���… > И взошло солнце, когда он проходил Пенуэл; и хромал он на бедро свое. Поэтому и доныне сыны Израилева не едят жилы, которая на составе бедра, потому что Боровшийся коснулся жилы на составе бедра Иакова (Быт 32: 25–33).

После схватки Иаков меняет имя и становится Израилем 30. Этот эпизод увековечивает Иакова как предка-эпонима целого народа. Даруя народу его имя, история принимает коллективное измерение, которое будет усилено после исхода из Египта – второго поворотного момента создания еврейской коллективной идентичности, потому что именно тогда народ получает в дар собственный Закон – Тору.

Рассказ об этой ночной борьбе дает нам также повод для семантического анализа: слово гид («нерв») происходит от нагид («противоположный»), наше происходит от наша («перемещать»), но также обозначает «забвение». Удаление гид ханаше (седалищного нерва) противопоставляется забвению. Таким образом, увековечивая ритуал, берущий начало в рассказе, и делая связку между этим ритуалом и памятью, поглощающий пищу человек констатирует этот императив «долгой» коллективной памяти. А с помощью еврейской кухни (неважно, кошерной или нет), кухни матери, кухни оставленных мест, создается «короткая» память, счастливая, ностальгическая или причиняющая боль память о разрыве, об исторических драмах.

Пищевые практики представляют в этом смысле прекрасное средство передачи традиции из поколения в поколение. Это, вероятно, объясняет важность пищевых практик в воспитании детей. Пища в своей материальности наполнена смыслом, родственным со смыслом времени, особенно когда воспитание все больше строится на страхе потери смысла в результате роста материальных благ. Сопряжение этики и материального потребления служит как раз для того, чтобы «заговорить» этот страх. Так, рассказы еврейских женщин о трапезах как инструменте преемственности очень показательны; несколько цитат из респонденток иллюстрируют постоянные обращения к теме передачи традиции из поколения в поколение:

Отмечая праздники, я пытаюсь воссоздать все это и привить детям вкус к этому, чтобы позже они тоже смогли поддерживать эту семейную традицию (женщина родом из Венгрии, 42 года).

Моя мать делала мясо кошерным, требовалось много времени на засолку, потом на вымачивание, она всегда так делала. И все, что она делала, она делала потому, что так делала ее мать. Это правда. И то, что я делаю, это потому, что моя мать всегда так делала… Полагаю, что и я тоже – то, что я делаю, это во многом ради детей, потому что они это любят, и таким образом они понимают, что они евреи (женщина родом из Алжира, 31 год).

То, что я делаю, это исключительно для того, чтобы дети имели представление о том, что такое кошерная еда (женщина родом из Туниса, 33 года).

Анализируя семейную память, Анн Мюксель делает акцент на важности семейной трапезы, ее звуках и запахах, для создания памяти в функции «знания-припоминания» 31. Слова одной молодой женщины, которая к тому же четко дистанцируется от любых форм религиозного обряда, прекрасно иллюстрируют эту эмоциональную память:

Шаббат в доме моей матери – это вкусные запахи, еда, приготовленная заранее, нечто более изысканное, чем обычно. Во всяком случае то, что я всегда вспоминаю, это еврейский праздник, то есть весь дом и люди, все меняется, потому что это праздник, потому что это Шаббат… Я об этом уже говорила, у меня в голове это ассоциируется с запахами, с цветами, с запахами вечера пятницы, совершенно не такими, как вечерами остальных дней недели, запахи одновременно кускуса и пирожных, я не знаю, это такой уютный запах – теплый, расслабляющий… Как кокон, запах матки. И я признательна за то, что они всего лишь воспроизводили традиции…