Кати Русселе - Религиозные практики в современной России

34Полевой материал автора. Информаторы Г. и И. Курбановы из Шиназа.

35ЦГА РД. Ф. p-1. Оп. 2. Д. 1148. Л. 78, 80; Д. 2052. Л. 221; Д. 2054. Л. 187,196.

36Там же. Ф. р-238. Оп. и. Д. 9. Л. 20–21. См. также: Большевик. 1938. № 9. С. 41.

37См., например, постановление «О серьезных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения, рассмотренных на заседании бюро Дагобкома КПСС 30 октября 1957 г.» (ЦГА РД. Ф. p-1. Оп. 2. Д. 1148. Л. 14; см. также: Д. 2054. Л. 196 и др.).

38 Bennigsen A., Wimbush S.E. Op. cit. P. 94–95.

39Подробнее об этом см.: Бобровников В.О., Сефербеков Р.И. Указ. соч. С. 183.

40 Рамазанов Р.А., Бобровников В.О. Указ. соч. С. 137–138.

41Там же. С. 141–142.

42Полевой материал автора. Информатор М. Эмиргаджиев из Шиназа.

43Полевой материал автора. Информаторы Р. Рамазанов из Шиназа, И. Халифатов из Рутула.

44Полевой материал автора. Информаторы М. Эмиргаджиев и Б. Гасанов из Рутула.

По православному канону в церемонии религиозного праздника, в том числе и праздника на почитаемой святыне, ведущая роль отводится священнослужителю. В России до 1990-х годов – времени распада политической и социально-экономической системы – православная церковь была поставлена в такие условия, что церковные служители не могли принимать участие в повседневной жизни верующих и исполнять свои обязанности на религиозных праздниках. Верующие за это время привыкли обходиться без них.

Когда в начале 1990-х годов у официальной православной церкви появилась возможность восстановить контроль над религиозной жизнью верующих, она столкнулась с рядом проблем, вызванных «конфликтом» между официальным православием и его народным вариантом. С одной стороны, у большинства верующих не вызывала сомнения «православность» бытующих и привычных им религиозных практик. С другой стороны, установившиеся в советский период практики почитания не всегда вписываются в рамки, принятые официальной православной церковью относительно почитания местных святынь.

Несмотря на то что в последнее время появилось заметное количество работ, посвященных проблематике народной религиозности, правильно замечание А. Лаврова: «Остается еще много вопросов, от ответа на которые зависит дальнейшая судьба „народного православия^) 1. Соглашусь с тем, что, прежде всего, «весь комплекс недоразумений и смыслов, пересекающихся в понятии „народный“, связан с противопоставлением народа и интеллигенции» 2. Такое противопоставление, как правило, приводит к тому, что «народную религию» представляют как «народное суеверие» или «более низкие формы верований». Происходит это потому, что, как предполагают исследователи, «народную религию» можно понять только с точки зрения элиты. В связи с этим мне представляется справедливым принципиальное утверждение П. Брауна, который считает, что ошибочна уверенность ученых в том, что неспособность следовать руководству элиты всегда связана с непременной ограниченностью «простого народа». Эта «неспособность» может быть вызвана обоснованностью и осмысленностью самого «народного» верования 3.

Признавая наличие недоразумений в противопоставлении «народа» и «интеллигенции», А. Лавров все же склоняется к тому, чтобы отделять «народное православие» от «религии знати» 4. Отмечу, что такой подход характерен для большинства исследований по народной религиозности. Они, как правило, направлены на изучение либо религиозной жизни в историческом прошлом, когда как само собой разумеющееся предполагается существование непреодолимого зазора между представителями духовенства и элиты и обычными людьми 5. Если же исследования посвящены современности, то в основном речь идет о религиозной жизни сельских жителей, которым долгое время была недоступна православная церковная культура и чей уровень образования в лучшем случае ограничивается начальной школой. Своим выбором целевой группы исследователи словно признают, что религиозность сельских жителей и есть «народное православие».

Мне кажется, что представленное даже в выборе изучаемых групп разделение религиозности образованных людей и необразованных («народа») не приближает нас к пониманию специфики «народного православия» среди «обычных верующих» вообще: и образованных и необразованных, и горожан и сельских жителей. На мой взгляд, нельзя говорить о «народной религиозности» и при этом ограничиваться рамками одной-двух социальных групп. Думается, что анализ взаимодействия большей части верующих – невоцерковленного большинства (как грамотных, так и неграмотных, горожан и деревенских) с представителями церковной институции, претендующей на обладание авторитетным знанием, – поможет нам наметить основные черты «народного православия». Исследователи религиозности в сельской Англии пришли к похожему выводу: они считают, что определять степень религиозности людей следует, учитывая посещение церкви, членство в церкви, т. е. взаимодействие с религиозной институцией 6. Безусловно, чтобы выявить специфику народного знания, это взаимодействие необходимо рассматривать с учетом всех социальных факторов (уровень образования, место проживания, включенность в церковную культуру и пр.), при этом не разделяя религиозность крестьян и горожан на «народное православие» и религиозную жизнь элиты, но рассматривая их как параллельные, равноправные варианты.