Луиджи Зойя - Созидание души

Уже на первый взгляд Терсит хромой, кривой, лысый. Он некрасив, мелочен и низок, как «последний человек» Ницше. Он не обладает умом, но обладает хитростью. У него нет достоинства, но есть интересы. У него нет чести, но есть расчетливость. Терсит – всего лишь один из множества греческих солдат, но он представляется нам символической фигурой, эмблемой и концентратом мелочного духа, возобладавшего в лагере. Ломая самые элементарные нормы греческого эпоса, Гомер выводит на сцену Терсита, не называя ни его отца, ни его родной город (единственный раз в « Илиаде », где автор подолгу рассуждает о своих героях). Но еще более уникальным является сам отрывок из нескольких десятков строк, выбивающийся из поэмы.

Это более не эпос, а нечто очень-очень похожее на современные телевизионные ток-шоу. Без пауз, без пропусков, потому что когда говорит Терсит, он рассчитывает на количество, а не на качество, потому что используется любая возможность быть услышанным, даже с риском надоесть или сказать слишком много. Без поэтических или героических тем, которые требуют чуткого слуха и благородного настроя от слушателей в соответствии с настроем сказителя. Намного легче злословить и распространять сплетни о сильных мира сего: обязательства минимальны как для слушающего, так и для говорящего; зависть и низкие инстинкты обеспечивают широкую и увлеченную аудиторию.

Терсит – гласит « Илиада » – говорил постоянно, без меры. Он был искусен в этом и знал много слов, но употреблял их беспорядочно и без истинной цели, для того, чтобы говорить плохо о царях, о героях битв. И он был убежден, что таким образом развлекает ахейцев. Особенно усердно он злословил об Ахилле и Одиссее. Но в этот раз его злоязычие было направлено против Агамемнона. Терсит хорошо знал, что ахейцы плохо думали об Агамемноне, но в душе, молча. И поэтому ему легко было привлечь их внимание, обвинив его в полный голос.

«Атрид Агамемнон, что ты еще хочешь от нас, на что жалуешься? Разве твоя палатка не полна изделиями из бронзы и самыми красивыми пленницами, которых мы преподносим тебе при каждом завоевании вражеского города? Или ты хочешь еще и золото, которое тебе принесет какой-нибудь богатый троянец, чтобы выкупить своего сына – пленника, которого захватил не ты, а я или кто-нибудь другой в этом войске, вынужденном тебе подчиняться? Или ты хочешь, чтобы мы захватили еще одну красотку, которую ты потащишь в постель?» 60(Здесь в греческом оригинале использованы вульгаризмы, необычные для языка Гомера. И в этом автор также делает переход от эпической поэмы к массовой коммуникации. Он показывает нам с изумительной прозорливостью, как легко аудитория «клюет» на наживку из порнографии).

«Или вам кажется справедливым, когда вождь посылает своих воинов на муки?.. Давайте сядем на корабли, вернемся домой и оставим здесь Агамемнона наслаждаться своими военными трофеями: пусть он увидит, стоим ли мы чего-нибудь и сможет ли он без нас обойтись. Он в беде, потому что оскорбил Ахилла – великого героя, который намного лучше его» (II, 211–240).

Итак, Гомер внезапно сделал видимым не только благородство, но и неблагородство: он создал сосуд для непрерывной, клеветнической, вульгарной и разрушительной болтовни. Говоря современным языком, он противопоставил поэзии чистое шоу. Однако, сделав это, он закрыл сосуд и выбросил ключ. Антигерой и конферансье изолированы, свободное пространство сразу же возвращено герою и поэту.

В этот момент вмешивается Одиссей (II, 246 и далее): «Терсит, ты хорошо умеешь говорить, но пользуешься языком только для болтовни, чтобы тебя услышали, а не потому, что тебе есть что сказать. Поэтому я говорю тебе, что нет никого хуже тебя среди греков, воюющих под стенами Трои. А теперь хватит сплетничать о царе. С этого момента, я говорю тебе, ты должен прекратить поносить царя и героев; и говорить о возвращении, как эгоист и подлец. Мы не знаем, как пойдет война, победим мы в ней или будем побеждены: поэтому давайте перестанем болтать о ее конце, даже если он нас тревожит; перестанем притворяться, что мы сильнее судьбы: она нас настигнет, не спрашивая нашего мнения».

Отметим, что и в этом речь героя противостоит массовой коммуникации: сегодня необходимо говорить о войнах именно потому, что они вызывают тревогу; тревога привлекает любопытство к войнам, страх порождает новости; предлог для разговоров на эту тему, для удовлетворения вуайеризма тех, кто наблюдает за смертью, сидя в гостиной, и притворяется, что средствам массовой коммуникации известно о происходящем намного больше, что им заранее известен исход войны и они даже могут на него повлиять.