А что мы в действительности имеем в итоге «познавательной деятельности»? Попросту говоря, если я понял что-то, то в виде чего сохранится мое понимание? Или если запомнил нечто, то как будет храниться воспоминание?
Вот тут все очевидно: в виде образов тех вещей или явлений, которые я изучал или видел. Так сказать, познавал.
Но что такое образы?
В самом кратком виде, их можно определить как воспоминания. Но это совсем не определение. На иностранном языке можно было бы сказать, что это «копии явлений действительности», но исполненные в сознании. Но в русском языке нет слова «копия», что не значит, что нет и соответствующего понятия. Но как можно было бы по-русски передать значение слова «копия»?
Обычно, если русский делает что-то в точности таким же, то говорит: я повторил эту вещь. Но это значит, он просто сделал ее же, еще раз.
Если мы делаем «копию» явления действительности в своем сознании, то из чего мы ее делаем?
Даже не пытайтесь найти ответы в психологии или философии. На этом вопросе они сломались. Психологи пытались утверждать, что «энграмма», то есть отпечаток, который и хранит в себе воспоминание, содержится в связях нейронов или в глии, то есть околонейронной жидкости в виде сложных молекулярных связок. Это надуманное объяснение, если попытаться его себе представить, означает, что у тебя в мозге на каждое воспоминание, которое ты можешь вытащить из памяти и рассматривать умственным взором, в веществе есть такая же картина из молекул.
Очевидно, ее-то ты и рассматриваешь при воспоминании.
Как при этом можно рассматривать окровавленные нейроны, а видеть звездное небо или лицо любимой, не объясняется. Очевидно, потому, что мы же и сами умные, раз такие вопросы задаем, и должны хоть что-то делать сами – не все же разжеванным в рот получать!
Сам я могу предположить, что какая-то подобная основа воспоминаний в мозге действительно существует, создаваясь как привычные пути движения сознания из нейронных связей. Но этот способ действенен лишь для запоминания постоянно повторяющихся образов действий, которые, к тому же, могут быть «перекодированы на очень высоком уровне символизма». Как сигнал компьютера.
Это значит, что запомнить «в железе» можно лишь то, что «алгоритмизируется», то есть представляет из себя своего роду формулу действия. И в ней ты не видишь окружающего мира, в ней ты видишь то, как надо действовать. Что-то вроде: Бьют – беги, дают – бери. Да и то лишь на уровне некоего давления, подсказывающего направление ответного действия.
Если же мы допустим, что и остальная наша память хранится в нейронных связях, то нам придется допустить, что мы имеем не только эти «кроваво-мясные» образы, но и какого-то «переводчика», который помнит, что они значат, и который за нас и видит не связки нейронов, а те воспоминания, которые были в действительности.
Но тогда все еще более запутывается, потому что тут нам придется искать и переводчика, и все те же воспоминания. Ведь собственно образные видения тоже должны где-то храниться, чтобы мы могли их одеть, как внешний вид, на пучки нейронов.
Можно сказать и то, что образы не хранятся, они вызываются в мозге при раздражении соответствующих участков то ли коры, то ли серого вещества. То есть образов, как мы их видим, вообще нет. А есть некие вспышки, которые вызывают как раз пучки нейронных энграмм, и вспышки эти и складываются в картины.
Но вот вопрос: почему они складываются именно в те картины, которые мы видим снаружи? И на это есть ответ: а снаружи тоже нет никаких картин, а есть раздражения глазных рецепторов, которые перекодируются в нервный импульс, а он уж и вызывает в соответствующих частях мозга цветовые вспышки, складывающиеся в картины…
При восприятии повторяющихся явлений действительности картина восприятия раз за разом повторяется, почему мы и привыкаем видеть ее так, а не иначе. Она-то и воспринимается нами как образ. И ничто не мешает нам вызывать в памяти тот же набор цветовых вспышек, получая импульсы не из окружающего мира, а из мира воображаемого, или из мира мозгового вещества…
Очень, очень возможная вещь.
Меня лишь смущает объем памяти, который бы потребовался для работы такого биокомпьютера. От просчетов того, сколько «весит» каждая из тех картинок, что живут в нашем сознании, и как это сопоставимо с возможностями мозга, ученые уходят. А те попытки, что делались это обсчитать на заре компьютерного века, сейчас выглядят смешными, потому что показывают, что естественники тогда совсем не понимали, что требуется компьютеру для того, чтобы воспроизводить всего лишь трехмерные зрительные образы…
Читать дальше