Владимир Хаманов - Наблюдатель

Я ложусь на пол, рядом с кроватью; не хочу нарушить её сна, но боюсь заснуть и проснуться, обнаружив её умершей. Она не умрёт. По крайней мере сегодня. Это единственное, что я знаю точно…

… «Если бежать под дождём – промокнешь меньше.»

«Почему?»

«Ну, чем быстрее бежишь, тем меньше капель на тебя попадёт.»

Иногда на неё находит желание объяснять всё и вся на свой собственный лад.

«Ну, а если это не дождь, а ливень?»

«А в ливень нормальные люди сидят дома и вздрагивают от раскатов грома. Вот.»

«А ненормальные?»

«А ненормальные сидят в лу… Это ты про меня?»

Она терпеть не может зонтиков; говорит, что человек с зонтиком смахивает на голосующего

идиота.

Надулась. Делает вид, что обиделась.

«Да нет же, ничего подобного!»

Само оскорблённое достоинство. Как умеет однако заставить почувствовать себя виноватым!

«Ну что ты? Честное слово – я не тебя имел в виду…»

«Кого же, интересно узнать?»

Пытаюсь поймать её за руку и притянуть к себе.

«Но-но, мужчина! Я буду орать: «Насилуют!»

«Ладно, сдаюсь; виноват. Признаю. Раскаиваюсь. Осознал. Прошу помиловать.»

Смягчается: «Ну-у не знаю, не знаю… Подумаю об этом на досуге… Посмотрю на ваше поведение.»

Она позволяет поймать себя. Я покусываю её ухо:

«Ах ты, маленький мерзкий прокурор!»

«Подсудимый! Попрошу без фамильярности!.. Кстати, вот наш автобус…»

По мокрой глянцевой улице движется нечто похожее на допотопного мастодонта: автобус подкатывает к остановке, на которой мы стоим, останавливается, открывает двери, пропуская нас вовнутрь. В его моторе брякают какие-то железки, он тяжело вздыхает, закрывая двери и начиная вновь двигаться по улице… Старый, больной, медленно умирающий зверь…

… «Почему ты – это «ты», а я – это «я»?»

«Ты хочешь сказать: почему ты стерва, а я зануда?»

«А если бы я была лысой, я бы нравилась тебе больше?»

«А если бы я был волосатым, как обезьяна?»

« Я бы ловила твоих блох.»

«Спасибо.»

«Не за что.»

Мы лежим на берегу реки. Яркий солнечный день. Мальчишки, купаясь, мутят воду. Она загорает, а я просто лежу рядом, как нечто само собой разумеющееся. Временами мне начинает казаться, что я – всего лишь какая-то часть её и предназначен для того, чтобы она чувствовала себя комфортно. Один из множества органов, составляющих её тело. Не больше.

«Как ты думаешь – мы не слишком шокировали тетю?»

Я начинаю смеяться. Она снимает чёрные очки и недоумевающе глядит на меня:

«Чего ты смеёшься?»

«Да так, ничего…» – я разбегаюсь и ныряю с берега в воду…

…Просторный зал, особенная тишина… Здесь как-то по-домашнему уютно, хоть и нельзя развалиться в кресле и надеть тапочки. Мне нравится приходить сюда, особенно осенью или зимой. Длинные и высокие стеллажи с наполняющими их книгами, определяют границу между двумя мирами…

Какое удивительное чувство – открыть книгу и оказаться столетие или тысячелетие назад… Спорить с Платоном, слушать Гомера, смеяться шуткам Сервантеса и эпиграммам Горация…

Время здесь прихотливо – оно зависит от автора. Книги напоминают кулинарные блюда и кондитерские изыски. Есть красивые, лёгкие и изящные на вкус как кремовые палочки, сладкие, приторные как пирожные и торты; комедии положений – похожи на винегреты, трагедии – на тяжелые мясные блюда. Есть терпкие, как кофе, пьянящие, как молодое вино, крепкие как спирт и ядовитые, как самогон; есть бульоны, супы, холодные и горячие; есть приправы: перец, аджика, сельдерей, петрушка, укроп, горчица…

И есть книги, похожие на хлеб; их читаешь снова и снова, каждый раз ощущая что-то новое в этом давно знакомом и старом. Поваренная книга Дюма-старшего – не бред выжившего из ума

старикана – он-то в этом знал толк; создать новое блюдо, написать новый рецепт – всё равно, что написать книгу; проза это или поэзия…

«Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать…» Но вкус ощутить можно.

…Иногда за окном идёт дождь или снег, и так не хочется уходить отсюда, покидать это убежище, этот островок, где всё живет по своим собственным, отличным от внешнего мира, законам…

Яркие пятна ламп на столах, пожелтевшие и посеревшие страницы томов…

Очкастая девушка-библиотекарша безнадёжно влюблена: в прошлом месяце она болела Тургеневым, в позапрошлом – Толстым, а в этом – без ума от Петрарки…

Временами она плачет за своей конторкой так тихо и неслышно, что не замечает этого сама. Я читаю то же, что и она; только она читает оттиснутые на бумаге слова, а я их читаю на её лице: сегодня она в Шекспире. «Ромео и Джульетта»: