Владимир Хаманов - Наблюдатель

В зале оживление – входит группа людей в чёрном; какой-то церковный чин в сопровождении монахов. За ними семенит гнусавая экскурсоводша.

Взгляды потухают, теряя свою гипнотическую силу, замыкаются в себе, словно чёрные рясы напомнили им о чём-то больном…

Рядом с ней стоит старик, они разговаривают, не замечая ничего вокруг. Я подхожу.

«Здравствуйте…»

Старик оборачивается ко мне:

«Здравствуйте, здравствуйте!» – говорит он, наклонив голову на бок.

«Простите, что нарушил ваш покой – но вот увидел вашу спутницу и не мог себе позволить, чтобы такая красивая женщина скучала в одиночестве… Ещё раз прошу прощения и удаляюсь, дабы…» Он поклонился и направился к выходу из зала.

«Забавный старик.»

Она молчит, улыбаясь чему-то услышанному…

Старик останавливается в дверях:

«Вы верующий?»

«Я?»

«Да.»

«Нет.»

Он улыбается: «Впрочем, это не важно… Храни Вас Бог», – и исчезает в проёме дверей. Чёрные рясы гасят золотое сияние…

…У неё день рождения. Ужасный день. Множество каких-то малознакомых людей; школьные подруги, сослуживцы с сослуживицами.

Я хожу из комнаты в кухню и обратно, натыкаюсь на них везде… Какие-то безумные серьёзные разговоры о тряпках, детях, интригах, футболе… Экспериментальный театр без актёров; зрители сами играют пьесу. Импровизация на ходу. Абсурд.

У одной гостьи невообразимое лицо: глаза смотрят на соседа, а рот разговаривает с другим. Пытаюсь повторить её выражение лица, но не могу.

Она, как причина торжества, сидит во главе захламленного стола: замечает мои гримасы и делает мне огромные глаза… Я выхожу на балкон, куда выдворен Макс, мешавшийся под ногами.

Двое субъектов курят, выясняя степень уважения друг к другу… Полный дом роботов, запрограммированных на самоуничтожение…

Всё в синем, сизом тумане…

Субъекты, побросав окурки – искры в темноту, уходят в комнату…

Макс шумно вздыхает.

«Собака, почему ты собака? Молчишь?»

Пёс искоса смотрит на меня и ложится, поджав лапы.

«Знаешь, Макс, что роза пахнет розой? Хоть розой назови её, хоть нет?..»

Иногда я ловлю себя на мысли, что завидую этому бездомному псу, его всетерпению и умению молчать…

…Тёмная прихожая.

«Ну вот мы и дома,» – повторяет она. Её рука тянется к выключателю.

«Не надо. Не зажигай света.»

«Хорошо.»

Как здесь всё изменилось: я забыл эти вещи – шкаф, антресоли, вешалку, зеркало… И они забыли меня тоже; придётся снова учиться жить с ними.

«Что тебе сказали на фабрике?»

Она уже на кухне, ставит чай.

«На какой фабрике?»

«То есть… Я хотел сказать – в больнице. Что тебе сказали в больнице?»

Её силуэт появляется в проёме двери.

«Это зависит от того, что ты хочешь услышать…»

«Правду.»

Она, привалившись к косяку, спускается на пол:

«Врач сказал, что тебе осталось чуть больше года…»

Я сажусь рядом с ней:

«Он это знает или ему кажется?»

«А разве есть разница?»

«Наверное, есть. Хотя, может быть, и нет.»

Она опускает свою голову мне на колени.

«Что же со мною было?»

«Кома.»

«Как странно…»

«Что?»

«Полгода – нигде… Как в фильме: «Прошло полгода.» Или «Через год», или «Через десять лет.» Я опоздал на полгода. Мне придётся тебя догонять…»

«Зачем? Я же здесь…»

«Нет… Ты здесь такова, какова должна быть сегодня, а я – таков, каким был полгода назад, тот, каким я должен быть – станет мной только через полгода…»

Она закрывает мне рот рукой – я чувствую её теплые пальцы на своих губах.

«Помолчи, прошу тебя…»

…Беспощадный август… Божественный, насколько может быть божественным развратник.

За окном электрички несётся к закату истерзанная, безобразная земля и не менее усталые животные на ней.

Наши тела перемещаются в пространстве в угоду вымышленному смыслу; они движутся в такт ими же придуманному ритму, соблюдая все, собою изданные, законы…

Я боюсь никогда не постигнуть этого: я не чувствую, а то, что чувствую – какое-то подобие чувств, но если не предаваться самоуничижению, то можно прийти и к противоположному – я чувствую то, чего не чувствуют остальные. Она не в счет.

Но с каждой секундой первопричина уносит нас друг от друга в разные стороны… Если бы понять её смысл в, казалось бы, бредовых вывертах… Одни многоточия… Словно студент с отчаяньем глядишь на неимоверные тома, которые надо прочитать за ночь…

Вопросы выедают изнутри, они будто очередь с развитыми локтями – бьют больно и