Невилл Симингтон - Становление личности в психоанализе

Я считаю, что Уилфред Бион достиг этого наивысшего уровня абстракции.

Еще один принцип, который я усвоил в результате предыдущего обучения, состоял в том, чтобы читать лишь то, что имеет смысл лично для меня, и оставлять в стороне остальное вне зависимости от того, насколько высоко его оценивает множество других людей. Я строго придерживался этого правила во время своего академического обучения в Институте психоанализа. Если я извлекал много полезного для себя из чтения определенной книги, то продолжал читать ее, несмотря на то, что по графику следовало переходить к постижению другой литературы.

Всегда подчеркивается, что самая значимая часть психоаналитического образования состоит в опыте прохождения собственного психоанализа. По этой причине я начинаю данную книгу с работы, написанной и представленной мной в Британском психоаналитическом обществе в 1985 году через четыре года после смерти Джона Клаубера и за год до моего отъезда из Англии в Австралию.

Итак, книга открывается этой статьей, но ко времени ее написания направление моего теоретического развития уже во многом определилось. В 1977 году мне предложили прочитать курс из тридцати лекций для специалистов по психическому здоровью Тэвистокской клиники. Я читал эти лекции каждый год вплоть до конца 1984 года. Постепенно я вносил в них значительные изменения. После этого меня попросили собрать их вместе, и в таком виде они были опубликованы в 1986 году в книге «Аналитический опыт». В этой книге представлена моя первая теоретическая позиция. Там излагались теории Фрейда, его ранних последователей, а затем Фейрберна, Мелани Кляйн, Биона, Винникотта и Балинта. В ней выражалось мое личное мнение, а значит, мои собственные представления об этих выдающихся клиницистах, однако я все еще трепетал перед авторитетом первооткрывателей. Несмотря на то, что я критически относился к некоторым их воззрениям, я все еще не открыл свою собственную теоретическую концепцию. Я еще разрывался между двумя несовместимыми теориями. Я пришел к мнению, что этот разрыв существует повсеместно в психоаналитическом мире, надеюсь, что данная книга ясно это показывает.

Я оставил эти работы в первоначальном виде за исключением того, что исключил некоторые повторения и кое-что добавил для разъяснения. Я также присоединил дополнительные комментарии к примечаниям в конце глав там, где мои взгляды ушли вперед или отклонились от тех, которые я выражал ранее.

Джон Клаубер умер 11 августа 1981 года во время отпуска, который он проводил во Франции вместе с женой. На мой взгляд, он внес существенный вклад в психоанализ, который, как мне представляется, недооценен, и существует риск, что он останется незамеченным. Отчасти он сам в ответе за это, так как был скромным человеком и не считал себя открывателем нового, как, например, Балинт или Винникотт. Тем не менее он внес вклад в область психоанализа, наиболее ценную для любого клинициста, – в клиническую практику. Он был глубоким мыслителем, и его технические новшества были подкреплены теорией (подробней об этом см. раздел «Мысли спустя тридцать лет»).

Джон Клаубер был моим аналитиком. Я обратился к нему, находясь в состоянии очевидной болезни, пребывая во внутреннем и внешнем смятении, и спустя семь с лишним лет вышел из психоанализа другим человеком. Я знаю, что сам приложил немало усилий для достижения этого, и тем не менее уверен, что его вклад в аналитический процесс был неоценим. Все эти годы я пытался в свободное время вычленить те составляющие процесса, которые оказались решающими в достижении успешного терапевтического результата. Я хотел бы начать с его клинической практики, прежде чем переходить к рассмотрению теории и обнаружению тесной взаимосвязи между ними.

Перечисление общеизвестных или традиционных аспектов клинической практики Клаубера может показаться излишним, однако в последние годы я пришел к выводу, что иногда то, что больше всего обсуждается, никоим образом не совпадает с тем, что происходит в реальности. Так, с самого начала анализа и до его окончания он занимался интерпретацией переноса. Он крайне редко говорил о моем отношении к нему, однако он искал скрытые глубинные иллюзии, которые я питал на его счет, а на ранних стадиях анализа он облекал в словесную форму мои чувства по отношению к нему. Мне кажется очень важным с точки зрения техники то, что он ни словом, ни интонацией не отрицал мои предположения о нем. Он просто интерпретировал мои фантазии переноса. При этом он не давал мне никакого намека на то, что мои предположения неправильны. Долгое время я считал, что все психоаналитики поступают так, что такова интерпретация переноса, но в итоге пришел к пониманию, что обычно аналитики вкладывают в это другой смысл. Я слышал много докладов о поведении пациента и его отношении к аналитику или (в интерпретации Клаубера) о том, как аналитик указывает пациенту на его ошибку, на его искаженное понимание ситуации. Приведу очень простой пример, чтобы показать, что я имею в виду. Один из моих коллег в докладе о своих клинических наблюдениях сообщил, что его пациент сказал, что считает аналитика жестким фрейдистом. Аналитик опроверг это критическое высказывание и привлек внимание пациента к тому, насколько он (аналитик) свободен и гибок в своем подходе. На его месте Клаубер обратил бы внимание на чувства пациента и предложил бы интерпретацию, которая позволила бы пациенту свободно говорить о том, что он считает аналитика жестким фрейдистом. Он не стал бы указывать пациенту на его неправильное восприятие ситуации.