Владимир Баскаков - Танатотерапия. Теоретические основы и практическое применение

Рис. 1 Утонувшая Офелия

Интересно, что после смерти с телом умершего часто производят определенные действия, направленные на приведение «в норму» этих полностью раскрытых частей тела: глаза закрывают, нижнюю челюсть подвязывают платком, руки и ноги связывают (Фото 1).

Фото 1. Мертвый Бисмарк.

Родственники Бисмарка до сих пор судятся с фотографами, тайно заснявшими и опубликовавшими в газетах фотографию мертвого Бисмарка за то, что на фото Бисмарк – этот символ могущества империи – показан слабым.

И это вместо того, чтобы при жизни поддерживать характеристики полностью раскрытого тела, например, приоткрытый рот, который нам закрывают в детстве наши родители («закрой рот, а то муха влетит!»), а взрослыми мы открываем его только от чрезмерного удивления. При этом родителям вряд ли известна ключевая роль нижней челюсти не только в подавлении негативных сильных чувств, таких как гнев, злость, ярость, ненависть (только при назывании этих чувств рефлекторно закрывается рот и сжимаются челюсти!), но и в такой важной будущей сфере жизни их ребенка как сексуальные отношения. Оказывается, в русском матерном языке глаголы «закрой рот!» и «не разговаривай!» – прямо отсылают к гениталиям.

Важно отметить, что тотально расслабленное тело холодеет, и похолодание, например, конечностей, – надежный индикатор движения в сторону тотального расслабления. Это противоречит, например, пути аутогенной тренировки, где вслед за аутосуггестией «моя рука тяжелая» (совершенно справедливо; смотри, ниже «объектность и предметность частей тела») следует – «моя рука теплая». Расслабление и тепло – вещи несовместимые (смотри ниже).

Наилучшим образом этот вид смерти прослежен в сказочной традиции (ожившие персонажи произносят традиционное «как долго я спал/а»). Старорусское «смежить очи» означает одновременно и «погрузиться в сон, заснуть» и «умереть» (Фразеологический словарь русского языка, 2001).

Многие из молитв «на сон грядущий» и «заутренних», по сути, описывают акт покидания душой тела (смерть) и ее возвращение (воскрешение):

Когда отходишь ко сну, произноси:

В руце Твой Господи Иисусе Христе, Боже мой, предаю дух мой: Ты же мя Благослови, Ты мя помилуй и живот вечный даруй ми. Аминь («Молитва для мирян». «Новониколаевск», 1996 г. Стр. 34–35).

В мифологии бог сна Гипнос, – брат бога смерти Танатоса. Так и механизмы сновидений и танатотерапии аналогичны: в момент расслабления во сне происходит активизация целительных («утро вечера мудренее») бессознательных структур, активизация энергии, которая не приводит к привычному ее подавлению и удержанию (к примеру, удержанию чувств в «русском теле», Баскаков В., 1998) или, наоборот, отреагированию, а позволяет максимально полно ее принять («заземлить»). Это способствует ее разблокированию и гармонизации. Прекрасной метафорой такого рода баланса может служить известная картина Генри Руссо (Henri Rousseau) (Рис. 2), на которой изображены спящий певец и стоящий над ним лев.

Рис. 2 Картина Генри Руссо «Сон»

Нам в этой картине важно подчеркнуть несколько ключевых моментов, отличающих и сон, и танатотерапию от других видов терапий: максимальной безопасности и своеобразного баланса процессов активизации («лев», сновидение) и расслабления («спящий путник»), а также своеобразной логики тела: грозный лев выходит в тот момент,когда путник засыпает.

Человек, готовясь «отойти ко сну» (ничего не напоминает эта фраза?), – редко засыпает правильно. Правильно относительно чего? Конечно, относительно правильного умирания (см. ниже). Мы редко засыпаем лежа на спине (когда тело максимально «заземлено» за счет максимально полного контакта с тем, на чем мы лежим), еще реже мы располагаем руки открытыми ладонями вверх поверх одеяла (по А. Солженицыну – это один из видов пыток политических заключенных в ГУЛАГе), совсем не отпускаем нижнюю челюсть (см. ниже), не разваливаем ступни ног. И самое главное – мы не привычно сваливаемся в сон (строки культовой песни «если смерти – то мгновенной!»), а медленно ждем приближения Гипноса. В таком случае нам становится понятным смысл изображения смерти не с автоматом Калашникова или с топором, а именно с косой.