Ирина Млодик - Жизнь взаймы. Как избавиться от психологической зависимости

– Никита Сергеевич, я в этом городе родилась и хорошо знаю, как тут все устроено. А вы, видимо, у нас недавно. Скорее всего, учились в одной из столиц – в Москве или в Петербурге…

– Нет, в Твери, – он покраснел. – Я сам из Ржева, но учился в Тверской медицинской академии. И да, я здесь недавно. У вас, я бы сказал, неплохая больница, только оборудования ей недостает и ремонт, конечно, требуется.

Он вдруг улыбнулся, и Таня поняла, что они примерно ровесники, может быть, он чуть постарше. Волосы взлохмачены, сразу видно, что непослушные, тщательно выскобленный подбородок с крошечным порезом на левой щеке, серьезные беспокойные глаза, кажется серые, и тонкая шея, торчащая из белого халата. Красивые длинные пальцы, такие бывают у музыкантов. Ее так и подмывало спросить: «Музыкалка? Мама заставляла?» – но она решила не смущать парня и все-таки сохранять дистанцию. В конце концов, от него зависела жизнь ее отца.

– Я волнуюсь о папе… Не знаю, как его уговорить полежать у вас и пройти все, что нужно. Он так перевозбужден, все время куда-то рвется. Может, дать ему успокоительное? Вы знаете, ведь это я виновата, после разговора со мной он так… расстроился.

– Ну что вы! Он не выглядит расстроенным, наоборот… Можно сказать, что у него маниакально-приподнятое настроение. Знаете, прекрасно, что ему сразу дали нитроглицерин, еще на вокзале. Сам-то он с собой не носит, а надо бы. Но да, на ночь седативные препараты ему прописаны. Не волнуйтесь, люди в его возрасте часто болеют, вероятно, образ жизни сказывается. Ему бы двигаться побольше, диета, конечно, нужна, и курение нужно бросить. Но вы, конечно, понимаете, если он захочет уйти отсюда, написав расписку, я не смогу его удержать. Так что уговорить его полежать у нас – это ваша работа, Татьяна… Павловна.

В это время резко и настойчиво зазвонил ее мобильник.

– Извините меня, спасибо, доктор, большое, – Таня в спешке покинула кабинет, так как на экране высветилось: «Мама».

– Да, мама, – она старалась говорить как можно тише, но голос все равно гулко разносился по пустому коридору. – Да, я приехала. Конечно, приду. Вот прямо сейчас и иду. Извини, не успела позвонить тебе, потому что я у папы в больнице. Ты, вероятно, знаешь, что он в больницу попал. Я понимаю, что тебя не интересует его здоровье, но меня оно интересует. У него вчера был приступ, но сейчас ему уже лучше. Да, я иду к тебе. Зайти в магазин, купить что-нибудь к чаю?

Она заглянула к отцу, рассказала о разговоре с врачом, попросила слушаться его (отец не сразу, но согласился остаться), записала названия книг, которые ему «срочно нужны для подготовки к докладу», и, морально готовясь к нескончаемому потоку обвинений, пошла к матери.

Нимало не ностальгируя, она подходила к деревянному дому, в котором прошло ее детство. Он прекрасно сохранился, разве что краска немного облупилась да совсем обветшала детская площадка неподалеку: ржавый остов качелей, штырь, торчащий из земли на том месте, где была карусель, на которой она любила кататься, если мама не видела, ведь это было «строжайше запрещено», и облезшие пеньки (раньше они были разноцветными), выстроившиеся в ряд, словно лесенка. Все было таким маленьким и устаревшим, что вызывало умиление с угнетенностью пополам.

Она все-таки купила торт по дороге в тайной надежде немного подсластить предстоящую разборку. Подойдя к двери, она колебалась: открыть ее своим ключом, который у нее, конечно же, сохранился, или позвонить. Даже такая мелочь, если не угадаешь, могла вызвать недовольство матери.

Решила все же позвонить.

Мама открыла с показной дружелюбной улыбкой, но, увидев ее, помрачнела и обиженно поджала губы.

– Здравствуй, мамочка, – Таня попыталась обнять ее и всунуть торт одновременно.

– Явилась, проходи, – Мать не ответила на объятия, но торт из рук забрала. – Что стоишь-то?

– Мам, прохожу, не язви. Такая грязища в городе, куда лучше поставить ботинки, чтобы пол тебе не напачкать? – она отметила, что ее серые мохнатые тапочки, похожие на состарившихся мышек, стояли на видном месте, как будто только и ждали, что она вернется насовсем.

– А у вас в столице что, тротуары шампунем моют?

– Не моют, мам, у нас тоже грязно, но как-то по-другому. Можно я шарф не буду снимать? У тебя прохладно.

Алевтина Андреевна, никогда не признававшая растянутой свободной одежды, в которой ходят большинство людей дома, была в отглаженном, безупречно сидящем на ее уже не девичьей фигуре темно-синем халате с белой окантовкой. Спина прямая, голова поднята.