Андрей Меркулов - Тяга к свершениям - книга четвертая

Роман невольно взбодрился, спустился с крыльца и не торопясь, наслаждаясь окружающими метаморфозами, направился по одной из самых оживленных улиц N-ска к месту его встречи с Дульцовым.

N-ск был крупным городом, областным центром, в котором при желании можно было найти все что угодно. Но если кто-нибудь захотел бы поинтересоваться у его жителей, чем знаменит N-ск, что есть в нем такого уникального, то вряд ли смог бы услышать хоть какой-то внятный ответ. Это был ничем не примечательный город, кроме, пожалуй, того, что во времена гражданской войны здесь был расстрелян один из белогвардейских лидеров, остановившийся в N-ске проездом. Да еще в непосредственной близости находился самый большой резервуар пресной воды на планете, но этот важнейший для жизни ресурс сегодня был не в чести и ни городу, ни области никаких дивидендов не приносил.

N-ск являлся столицей губернии еще в царской России и имел соответствующую застройку центральной части города, большинство зданий которой было возведено более века тому назад. Выдержанные в едином стиле, как правило, два-три этажа в высоту, они обращали на себя внимание фигурными декоративными элементами по всему фасаду: то и дело взгляды прохожих наблюдателей приковывали массивные арки или колонны, увенчанные изысканными капителями; кое-где, под каким-нибудь рифленым зеленым куполом, торчал бычий глаз; местами выдавались наружу изящные кованые балкончики, на которых едва ли возможно было уместиться вдвоем. Здания эти периодически реставрировались, отчего сохранились в почти первозданном виде со всеми своими индивидуальными особенностями и выглядели сейчас примерно также, как и во времена их возведения.

Улицы с тех самых пор тоже практически не изменились и по пропускной способности не соответствовали ни плотности пешеходного потока, ни современному количеству транспортных средств, отчего машины здесь передвигались группами от светофора к светофору, выстраиваясь у каждого из них в довольно длинные очереди. По одной из таких улиц и направился сейчас Роман. Пройдя немного по тротуару, он пересек проезжую часть и, обернувшись, тепло и даже с какой-то грустью посмотрел на здание, из которого только что вышел.

Построенное на заре советской эпохи, это здание заметно отличалось от соседних домов, но в то же самое время имело с ними много схожих элементов и потому довольно гармонично вписывалось в общий ансамбль. Отделанное серым камнем с подчеркнуто-аскетичной строгостью оно поднималось высокими этажами с большими окнами; прямо посреди фасада располагалось широкое крыльцо со множеством ступенек, продолжающееся четырьмя колоннами, над которыми вверху, под самой крышей, были изображены три гипсовых барельефа: слева стоял рабочий, опирающийся рукой на шестеренку, справа была женщина с серпом в одной руке и охапкой пшеницы в другой, посредине находился герб РСФСР. В этом здании располагалось одно из региональных министерств, в котором четыре года проработал Роман. Глядя на здание, он задумался и, наверное, простоял бы так довольно долго, если бы не сильный толчок в плечо, от которого он чуть не потерял равновесие. Кое-как устояв, Роман только тогда заметил, что сильно осложнил пешеходное движение, неудачно остановившись почти в центре тротуара. Он поспешил встроиться в поток и направился дальше, думая о том, как прошел его последний день на работе.

– Ой дура-а-ак! – неожиданно даже для самого себя воскликнул вслух Роман, повинуясь какому-то внутреннему стихийному импульсу. Произнесено это было с чувством глубокой досады, громко, так что некоторые прохожие даже повернули головы, чтобы посмотреть что случилось.

«Это только со мной могло такое произойти, – думал он, вспомнив, как глупо прервал своего начальника, и с какими неоднозначными чувствами они расстались. – Хотел, чтобы Николай Петрович попробовал торт, а что получилось? Получилось, как будто я предложил ему помолчать немного и покушать, вместо того, чтобы докучать всем своим рассказом. Ну как по-дурацки все произошло!».

Роман, как и все в его отделе, уважал и ценил своего начальника; но кроме этого у него с Николаем Петровичем нашлось много общего, как в характере, так и в пристрастиях. Между ними установились настоящие дружеские отношения и от этого мысль, что начальник мог воспринять его слова в неправильном свете, становилась еще более мучительной для Романа.

«Все не так поняли, что я хотел сказать. И Николай Петрович тоже изменился после моей фразы… Да еще и я сконфузился. Надо было вести себя, как ни в чем не бывало, ведь у меня и в мыслях не было того, что всем показалось. А я смутился, как будто и в правду мне было из-за чего мне смущаться. Дурак! Ой дура-ак!!!». Брови Романа сдвинулись и напряглись, лоб сморщился, глаза сощурились, губы плотно сжались; лицо его ярко отразило все кипевшие в нем глубокие переживания, сожаление и недовольство собой.