Андрей Курпатов - Интеллектуальный ресурс. Ядро экономики «Капитала 3.0»

Итак, это война ресурсов: акторы ресурсов очевидно мерятся силами, выявляя таким образом – чей ресурс мощнее, кто дольше продержится, кто на какой площадке окажется и больше отвоюет, а кого и вовсе можно убрать со сцены. Но оставим в стороне бычью сперму и нейролептики, посмотрим на нашу любимую нефть, которую мы так привычно называем «ресурсом». В каком-то смысле она действительно ресурс – всем нужна, точно понадобится в будущем (то есть сохранит свойство ценности) и будет в нем, в этом будущем, производиться (то есть возобновляема). В общем, кажется, вполне себе ресурс. Но что в таком случае происходит с ценами на нефть? Да, раньше мы видели известные циклы, как в классической дарвиновской борьбе видов, когда число хищников растет, а травоядных становится меньше, отчего, в свою очередь, и хищников становится меньше, но зато поголовье травоядных идет вверх. Нефть долгие годы жила в этой логике: подъем промышленного производства в мире – нефть дорожает, подорожала нефть – снижается производство, снижается производство – снижаются цены на нефть, снижаются цены на нефть – производство растет, и так далее. Но что-то не так теперь в «нефтяном королевстве», и причина – в персонификации данного ресурса, в превращении нефти в ресурс геополитический – в новом и ином, нежели прежде, качестве.

Если посмотреть, например, публичные доклады Национального разведывательного совета США (название мощное, но, по существу, конечно, одни из тысяч аналитических записок, что, впрочем, сейчас не так важно), то речь там, конечно, идет о китайской угрозе американскому могуществу, а потому и о нефти, которой в Китае нет, а в России, например, есть, и она – т. е. Россия – под боком. Но чтобы наша страна увеличила добычу и стала продавать Китаю энергоносители, она должна освоить свои арктические месторождения, а это дорого (очень), следовательно, цена должна упасть – точнее, ее надо уронить. С другой стороны, цена нефти (и газа, соответственно) какое-то время (и как раз в это время ФРС вела политику количественного смягчения, заливая рынок деньгами) должна была быть достаточно высокой, чтобы США успели ввести в строй недешевые технологии добычи сланцевых энергоносителей (впрочем, не настолько высокой, чтобы позволить России осваивать Арктику). Технологии реализовали, но себестоимость по сланцу продолжает оставаться высокой, однако если, например, пересадить на сланцевую нефть Европу, то за счет роста объемов производства ее себестоимость можно снизить. Для проведения этой спецоперации, впрочем, необходимо прекратить поставки в Европу энергоносителей из России, что непросто, потому что европейцам выгоднее покупать дешевые энергоносители у нас, чем дорогие (пока) сланцевые из США, но тут Украина – конфликт, санкции и «кровавая российская нефть». Параллельно в игру вступают Арабские Эмираты, которые роняют цены на нефть ниже планки себестоимости производства сланцевой нефти, – и у них свой резон: не позволить США добиться лидерства на рынке энергоносителей и в будущем единолично диктовать цены на них. И цены, вероятно, упали бы еще сильнее, но поскольку для России низкие цены на нефть смерти подобны, она, в свою очередь, подогревает ядерные амбиции Ирана, из-за которых Иран находится под западными санкциями, а потому его нефть пока не поступает на рынок в полном объеме и не обваливает его окончательно и бесповоротно.

Короче говоря, мы являемся живыми свидетелями открытой и сложносочиненной борьбы ресурсов, но ресурс этот – не нефть как таковая, а в первую очередь сами его акторы – США, Россия, ОАЭ, Иран и т. д. Именно за этой борьбой мы сейчас наблюдаем, и ресурсом в ней являются не просто месторождения нефти или ее разведанные запасы, а то, насколько сильно влияние каждого из игроков на цену нефти. Цена нефти, таким образом, куда больший ресурс, нежели нефть как таковая и сама по себе, потому что будущее зависит именно от того, кто управляет ценой на нефть. В этом, собственно, и состоит, как его, наверное, можно было бы назвать, – «принцип дополнительности ресурса»: когда мы говорим – «ресурс», мы подразумеваем актора, а говоря – «актор», подразумеваем ресурс, и они предельно взаимоопределяющи. Видеть и различать этого актора (будь то ФРС, Еврокомиссия, ВОЗ, конкретный властитель или гений) – принципиально важно, в противном случае мы просто не поймем сущность рассматриваемого ресурса.

Давайте, наконец, посмотрим на сами деньги, которые, конечно, просто обязаны быть ресурсом. Но здесь тот же фокус: убери из этого уравнения актора – и все развалится. Проведем мысленный эксперимент… Деньги, при взгляде на них из будущего, – нечто неизбежно теряющее в стоимости, а поэтому, чтобы деньги являлись ресурсом, это должны быть не просто деньги, а возобновляемые деньги. Грубо говоря, это должны быть не деньги, а печатный станок по производству денег. Причем важно, чтобы печатный станок этот был уникальным – если у каждого участника рынка окажется по своему собственному печатному станку, то, понятное дело, система развалится, а ценность такого ресурса окажется нулевой. Также важно, чтобы воспроизводимые этим уникальным печатным станком деньги были интегрированы в фактическую экономику – производство денег на необитаемом острове, как мы понимаем, лишено всякого смысла. Но и это еще не всё. Такие деньги должны восприниматься как ценность, и в этом сила их влияния – долларов, как известно, много, но не все так хороши, как американский (сравните с зимбабвийским и, как говорится, почувствуйте разницу). Теперь посмотрим на это дело сверху, чтобы увидеть: мы постоянно крутимся вокруг вопроса о «субъекте» (акторе) – что это за «мистер кто», способный произвести деньги и навязать их в таком качестве другим участникам рынка? Собственно, он и есть остов искомого ресурса, и убери мы этого «мистера кто» – ни для кого его деньги, как керенки Временного правительства в 1917 году, больше не будут деньгами.