Паоло Мантегацца - Физиогномика и выражение чувств

Но если бы теперь, после скитания в тумане прошлого, мы захотели подышать более, чистым воздухом и воспроизвести определенные типы, способные выдержать научную критику, – мы очутились бы в большом затруднении.

Всякий из нас, в узком кругу своей личной опытности, мог подметить, насколько различна мимика у французов, англичан, испанцев. Но совсем другое и гораздо более трудное дело – определить и описать эти различия.

Мы ограничимся немногими словами, в надежде, что при этом условии труднее, по крайней мере, наделать ошибок.

Мимика различных народов всецело проникнута наиболее выдающимися у них психическими особенностями.

Культ красоты и горячая любовь к ней – вот наши добродетели; вынужденная необходимость повиноваться в течение нескольких веков маленьким мирским и большим постриженным тиранам – вот наш позор; отсюда и наша мимика, в общем красивая и страстная, остается недоверчивою и не всегда бывает искреннею.

Каждая провинция Италии имеет свой особый способ выражения душевных волнений. Тогда как миланец охотно смеется своим грубым смехом и этим очень походит на кельтов, – житель Кальяри в высшей степени серьезен, так как он сильно испытал на себе испанское влияние. Тосканец – это по преимуществу итальянец, и вот почему он недоверчивее и сдержаннее всех остальных итальянских народностей; неаполитанец делает руками телеграфические жесты; ромашолец груб и откровенен, а римлянин с его движениями, достойными изваяния, как бы постоянно носит на себе невидимо начертанные вещие буквы: S. P. Q.R.

У француза мимика эксцентрическая, быстрая и веселая; мимика англичанина – горделивая и жесткая; у немца она тяжела, доброжелательна и всегда неуклюжа; испанец и португалец жестикулируют мало; их лицо постоянно апатично, часто вследствие азиатского влияния, а больше из опасения скомпрометировать свое достоинство Hidalgo. Многие из славянских народов неохотно смотрят прямо в лицо, и мимика у них очень двусмысленна; евреи во всей Европе имеют мимику стесненную и робкую, – всяким своим движением они точно просят прощения за свое существование; кажется, будто они всегда готовы бежать, как кошки, которые высматривают беспокойными глазами в какую дверь или через какую стену можно шмыгнуть. Виною тому, однако же, не сама по себе еврейская раса, а наши преследователи, которые в течение стольких веков были направлены против нее с истинно евангельским благочестием.

Скандинавы имеют грубую и неуклюжую мимику, которую я описал в последней моей книге о Лапландии [90].

Подводя итог всему вышеизложенному, можно сказать вообще, что в Европе господствует мимика двоякого рода: экспансивная и концентрическая. Первая встречается у итальянцев, французов, славян, русских; вторая – у немцев, скандинавов, испанцев. Можно бы сказать также, что существует мимика изящная, полная грации, как это замечается у народов греко-латинского происхождения, и мимика грубая, крайне угловатая, без всякой округленности; такова она у немцев, англичан и скандинавов.

Нам остается сказать несколько слов о мимике, свойственной некоторым профессиям. Известно, как часто, при виде какого-либо незнакомца, мы восклицаем: «Этот человек должен быть аптекарем! Держу пари, что это священник или переодетый солдат! А этот непременно столяр!» И нередко эти предположения, высказанные на удачу, оказываются верными.

Если в подобных суждениях или, вернее сказать, догадках мы отбросим то, что может зависеть от покроя одежды и манеры говорить, то все остальные признаки будут относиться к области мимики. Таким образом, профессия оказывает изменяющее влияние на выражение нашего лица, равно как на наш характер, наше здоровье и на множество других внутренних и внешних отношений нашего «я».

Всего более видоизменяют мимику такие профессии, при которых ежедневно повторяются одни и те же мышечные движения или известный род мозговой работы. Вот почему я узнаю дрогиста, аптекаря, столяра, священника и солдата легче, чем других членов общества.

Привычка постоянно сидеть за прилавком и выделывать сверточки и пакеты, придает жестам дрогиста весьма своеобразный характер; у аптекаря выступает почти та же черта, но соединенная с важностью чародея, царящего над предрассудками, страхами и тайнами. По той же причине и врач нередко похож на аптекаря, только у него больше стереотипной серьезности человека, который не может и не должен улыбаться среди страданий, почти постоянно происходящих пред его глазами.