Максим Цветков - Однажды моя прабабушка не могла заснуть

В Наруксово дед пробыл около месяца. Как потом рассказывали, «походил, попил вина». Мария, сестра его покойной жены, предлагала ему жить вместе: «вдвоём-то старикам полегче будет». Дед отказался. Перспектива жить с родной сестрой бабы Кати его, видимо, не радовала. Со своей дочерью, моей матерью, он тоже больше не общался. Матери надо было, чтобы он первый написал, вот она и молчала. А когда надумала, уже поздно было.

Дед продал дом, забрал все свои сбережения и уехал в дом престарелых. Этот дом находился в Зелёном городе, недалеко от Нижнего Новгорода (тогда это был город Горький). Опять сжатие личного пространства. Но теперь он сделал это сам, заставлять было некому. Сделал потому, что дом престарелых – это такое место, где никто, – ни покойная жена, ни её сестра, ни родная дочь, – ни одна сволочь не отнимет у него личную кровать, тумбочку и шкаф. Так оно и было, но..

В доме престарелых дед снова женился.

Под новый 1992 год мать получила письмо от новой жены деда, что Кутырёв Алексей Гаврилович умер 4 декабря 1991 года и похоронен за государственный счёт. Ценных вещей и сбережений у него не было.

А кровать и шкаф – да, оставались у него до самого конца.

Только это ещё не конец.

Последнее «сжатие» моего деда произошло в 2013 году. Я хотел найти его могилу, и поехал в Зелёный город. В доме престарелых мне сказали, что архив за давностью лет увезли то ли в Нижний Новгород, то ли в Кстово. Место захоронения неизвестно, а если могила не посещалась, то её уже и не существует.

От моего деда не осталось ничего. Ни дома, ни наследства, ни могилы. Ни даже финтифлюшки из чулана.

Мой странный, никем не любимый, но очень хороший дед Лёня полностью исчез с глаз долой, как ему и велели.

Только вот хрен там. Секретик-то остался!

Родина – это дорога между домом и магазином.

Если посмотреть на Наруксово с какого-нибудь холма, то можно увидеть центральную площадь с магазинами и стоящими рядом двухэтажными кирпичными домами. Можно увидеть овраги, нарушающие прямоугольный порядок улиц. Сами улицы, конечно, тоже видно. Например, улицу 1 мая, растянувшуюся на несколько километров из одного конца деревни в другой.

А под одним из холмов, том самом, на котором стоит больница, и с другой стороны которого находится Больничный пруд, лежит уже заросшая молодыми берёзками и кустарниками низина. Посреди этой низины стоит одинокий дом. Ни дороги, ни улицы, ни соседей.

В этом доме ещё недавно жил настоящий патриот, сын Евдокии Степановны, старшей сестры моей бабушки Екатерины. Звали его Володька Тюканов.

Володька любил свой дом не меньше, чем Шрек своё болото. И в жилье Володьки, как и в жилье Шрека, было что-то сказочное. Ну например: идёшь по тропинке, вокруг деревья. Деревни не видишь, человеческим духом не пахнет, а тут – раз, и полянка, а за ней дом. У Шрека не полянка, а болото, но какая разница?

Жил Володька в этом доме со своей женой, бабой Машей. Больше – ни души. Только по выходным их навещала дочь с мужем и внуками. Дочь живёт в райцентре, в Починках. Трудится прокурором.

Баба Маша умерла где-то в 2013 году, а через 2-3 года умер и Володька. Умер глубоким стариком – под 90 лет. Дом продали.

В 2011 году мы с сыном Мишей были в Наруксово и застали в живых Володьку и бабу Машу. Володька – высокий, худой, прямой. Баба Маша, и без того небольшого роста, была согнута пополам в пояснице, и ходила буквой «Г». Точнее, буквой «П», потому что с палкой.

Володька – энергичный, шебутной, вспыльчивый. Баба Маша всё время молчала. Единственный раз она его поправила, когда он предложил сбегать в магазин.

– За чем-нибудь для гостей, – сказал он.

– Не надо, ты уже ходил сегодня в магазин, – спокойно сказала баба Маша.

Мы её поддержали: никто засиживаться не собирался. Володьку это не смутило.

– Пошли, – говорит, – я вам тогда свои угодья покажу.

Мы допили чай и вышли на улицу. И Володька начал свою то ли лекцию, то ли экскурсию.

– Видишь те берёзки? Им лет десять от силы. Там до самой осени подберёзовики растут. А вон там, внизу холма – луговая клубника. А вдоль тропинки, лисички появляются. Это она сейчас тропинка, а раньше улица была. Улица вся сгорела, кроме моего дома. Я по этой улице, то есть тропинке, напрямик к магазину хожу.

Первый раз мне уехать после пожара предлагали. «Переезжай ближе к людям, чего тебе на пепелище-то жить? Люди помогут». А я ещё тогда решил, что раз мой дом уцелел, то я в нём и останусь. Никого слушать не буду.