Какой группе нам верить? Что такое глобальное потепление – серьезный кризис или неприятность, которую можно спихнуть на детей и внуков (пусть сами разбираются)? Если мы используем низкую дисконтную ставку – скажем, полпроцента, – потери в сто триллионов долларов, которые мир понесет через 500 лет, сопоставимы с потерей нескольких триллионов сегодня. Это означает, что мы должны быть готовы потратить целое состояние, чтобы предотвратить будущую катастрофу. Но если мы возьмем высокую ставку – например, 7 процентов, как АБУ, – те же будущие потери будут стоить сегодня всего-навсего двадцать центов . Это означает, что если вам дадут на выбор 25 центов сегодня и сохранение экономики всего мира через 500 лет, берите четвертак.
Есть соблазн поскорее разделаться с вопросом глобального потепления, как мы нередко поступаем с нашими частными проблемами. Но хорошо живется тому, кто дает себе время подумать, не многовато ли он пьет, курит, играет в азартные игры, ест. Так же и мы как общество выиграем, если не будем торопиться и задумаемся об экологичном развитии.
Выбрать правильную ставку не значит жонглировать цифрами [377]. Должно быть принято принципиальное решение – как далеко мы зайдем в заботах о будущих поколениях. Если мы предпочтем благополучие современного человека благополучию того, кто еще не родился, есть ли у нас этическое оправдание? Если да, то насколько меньше, предположительно, стóят будущие поколения? Есть ли у нас моральная обязанность (в соответствии с утверждением философа Джона Ролза о том, что нужно защищать наименее преуспевающего члена общества) максимизировать благосостояние самого неблагополучного поколения – неважно, в какую эпоху это поколение будет жить?
На такие вопросы нет простых ответов – по крайней мере, сегодня. Но от них нельзя отворачиваться, несмотря на краткосрочные отвлекающие факторы. И под этими сложными вопросами кроется еще более глобальный, последний наш вопрос: сколько стоит человеческая жизнь?
* * *
Когда законодатели и регуляторы вводят новые правила, предполагается, что они должны оценивать их преимущества и издержки. Нужно ли на все зажигалки ставить защиту от детей? Сделать маркировку продуктов питания более подробной? Должны ли авиакомпании навязать экипажу спасательное оборудование на случай аварийной посадки на воду? Следует ли ввести лимиты на выбросы углекислого газа автомобилями и заводами?
Ответы «да» или «нет» правительственные чиновники должны облекать в цифры.
А это неизбежно ставит вопрос о стоимости человеческой жизни. Сколько денег должны мы потратить, чтобы спасти человека от смерти? И насколько важно сохранить эту конкретную жизнь?
Каждый день чиновники отвечают на такие, казалось бы, риторические философские вопросы, и делают это на языке, понятном АБУ, – на языке чисел. Сегодня человеческая жизнь оценивается ими приблизительно в 7–9 миллионов долларов.
Почему именно столько, а не, скажем, 42? Сообразительные экономисты, оценивая человеческую жизнь, считают риски: курение, вождение автомобиля, употребление в пищу непрожаренного мяса, выбор опасной профессии [378]. Как отмечал Адам Смит, заработная плата выражает компромисс между «легкими и трудными, чистыми и грязными, почтенными и непочтенными занятиями» [379]. Ученые провели более сотни исследований, пытаясь определить ценность человеческой жизни, исходя из того, насколько мы сами ценим ее, когда принимаем решения. [380]
Один из способов рассчитать стоимость человеческой жизни – посмотреть, сколько получает человек на опасной должности. Предположим, работающие в угольной шахте получают на десять тысяч долларов в год больше, чем работающие в безопасных условиях офиса, а риск смерти на работе у шахтеров на один процент выше. Некоторые экономисты сказали бы: такой компромисс предполагает, что человеческая жизнь оценивается в один миллион долларов, то есть высокие издержки профессии шахтера (которые, в среднем, составляют миллион, умноженный на один процент, то есть на десять тысяч) отражены в увеличенной заработной плате.
Еще один метод основан на том, как мы себя ведем. Сколько мы готовы заплатить за меры безопасности, например, за велосипедный шлем или антиблокировочную тормозную систему? Если у нас есть возможность поддать газу, пусть и с повышенным риском для жизни, на сколько мы прибавим скорость? В 1987 году, когда правительство США разрешило штатам поднять скоростную планку с 55 до 65 миль в час, многие штаты воспользовались этой возможностью, и водители экономили время, двигаясь в среднем на две мили в час быстрее. Но уровень смертности вырос примерно на треть. Получается, люди сэкономили примерно по 125 тысяч часов за каждую потерянную жизнь. Исходя из средней заработной платы, баланс между экономией времени и повышенным риском смертельных случаев показал, что чиновники, принимающие решения, оценивают человеческую жизнь примерно в полтора миллиона долларов [381]. В наши дни Великобритания рассматривает вопрос об увеличении максимального скоростного лимита на автомагистралях с 70 до 80 миль в час. Эти перемены приведут к увеличению количества смертей и тем самым прояснят вопрос о том, во сколько регулирующие органы оценивают человеческую жизнь.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу