Владимир Леви - Коротко о главном

Владимир Львович, нам известно, что ваша деятельность в обеих ипостасях – литератора и врача – активно продолжается. Чем вы заняты как врач и писатель сегодня?

– Все тем же: человеком. Во всех его составляющих и частностях, во всей целостности. Тот же круг тем, которым посвящена вся моя работа и жизнь: душевное и телесное здоровье, природа недугов, психология повседневной жизни, тайны личности и характера, самопомощь и самосовершенствование, общение и поиск гармонии в отношениях, судьба и смысл жизни…

Как пришли к выбору профессии? Когда дозрели до решения?

– Поступая в мединститут, я еще не хотел быть врачом – хотел сперва заниматься только наукой, изучать мозг. Понял, что стану психиатром и психотерапевтом, к концу четвертого курса. Это был твердый выбор, основанный уже и на некоем опыте доврачебной самодеятельной психотерапии. Но ни тогда, ни даже лет через пять после начала работы, я еще не мог вполне осознать, в какую великую и грозную стихию погружаюсь. До ясного прочувствования врачебного призвания начинаешь дозревать только году на десятом службы, – если, конечно, ты не такой сразу сложившийся врачебно-нравственный гений, как доктор Чехов, доктор Альберт Швейцер или доктор Гааз.

У вас врачебный диплом, дающий право заниматься любым видом медицинской помощи, с любой специализацией. И обязательную врачебную практику вы проходили разнообразную…

– Да, в том числе хирургическую, оперативную, было это в яснополянской больнице, в вотчине Льва Толстого, рядом с его домом-музеем. Во время одного из моих ночных хирургических дежурств поступили с травмами после автомобильной аварии два пациента. Один из них оказался внуком Льва Николаевича, а другой – племянником одного из моих любимейших поэтов, Афанасия Фета. Можете представить, с каким трепетом я, молодой практикант, оказывал им помощь…

Наверное, картина мира и человечества при разных врачебных специализациях оказывается разной?

– Еще бы. У окулиста одна, у гинеколога другая, у педиатра третья, у проктолога четвертая… Один из наших учителей, заслуженный старый доктор, говорил нам, студентам: хирургия – это когда все видно и все понятно; терапия – ничего не видно и ничего не понятно; неврология – видно одно, понятно другое; психиатрия – кажется, будто что-то видно, воображается, будто что-то понятно; кожные болезни – все видно и ничего не понятно, венерические – сперва не видно, но стыдно, потом видно и больше не стыдно…

Принимай лекарство только по совету такого врача, который не ленится тебя понимать.

Я благодарен судьбе за то, что всю жизнь мне то и дело приходится заниматься не только психологической и психотерапевтической помощью и не только психиатрией, но и общей медициной, иногда скорой помощью. Диплом врача-лечебника обязывает быть готовым к действию в любых положениях, когда человеку нужна неотложная медицинская помощь. Разумеется, универсалом быть невозможно, всеми врачебными специальностями владеет разве что Господь Бог. Но ориентироваться в состоянии человека, понимать, что с ним происходит и «куда ветер дует», каждый врач должен.

Ваш врачебный стаж – уже десятки лет. Какими же были те, первоначальные побуждения, на сегодняшний, наверное, вполне зрелый взгляд?

– Смешанными – что естественно, и что плохо, если в ходе посвящения в дело не происходит отбора и фильтрации, очищения, выпрямления души. Смешанными – то есть, и бескорыстными, и корыстными, и высокими, и низкими. Хотелось и помогать больным, и хорошо зарабатывать, и добиться успеха и славы, и работать с удовольствием, и лентяйничать с наслаждением, и заниматься искусством… Всего хотелось, нормально и нереально всего.

Есть ли разница между пациентами ваших первых врачебных лет и сегодняшними?

– За тот срок, в течение которого я наблюдаю и изучаю людей, черное может успеть показаться белым и наоборот. Прежде всего, я сам изменился и продолжаю меняться, и разница между моими первыми и теперешними пациентами наверняка меньше, чем мне кажется.

Страдания телесные и душевные, трудности характеров, конфликты, законы наследственности, глубины душевной жизни, судьба, любовь, смерть – все это данности, мало зависящие от того, советская ли власть у нас на дворе или антисоветская, демократия или крепостное право. В сути человеческих забот и невзгод мало что меняется даже по сравнению со временами древнеегипетскими и библейскими. Если почитать римлянина Сенеку, его мысли о судьбе, о болезнях, о жизни и смерти, то покажется, что мы беседуем с умным и чутким современником.