Дженни Мэнсон - Что это значит - быть собой?

Несмотря на то, что мне безумно хотелось иметь волосы на ногах, как у некоторых других мальчиков, я был вполне доволен своей внешностью. Это продолжалось до тех пор, пока во время одного из обеденных перерывов я случайно не услышал разговор двух старших учеников о моей подруге:

«Сьюзен? Ну, ты знаешь Сьюзен – она встречается со Стивеном, с тем парнем, у которого большой нос ».

С этого момента я постоянно смотрел на свой нос – на его отражение в окнах автомобилей, витринах магазинов, а дома – сразу в двух зеркалах. При этом я становился все более застенчивым и погруженным в себя.

Я всегда был здравомыслящим учеником, но, когда перешел в шестой класс, у меня началось то, что мама позднее назовет «периодом неопределенности». Эта неопределенность явилась проявлением страха перед продвижением вперед, и никто не мог понять или объяснить его, тем более я сам.

Процесс написания этого эссе проходил болезненно. Размышления о прошлом возрождают мучительные воспоминания. Зачастую, когда мои мысли становятся невыносимыми или вызывают у меня дискомфорт, я успокаиваю себя с помощью непроизвольного появления перед моим мысленным взором гитарных аккордов. Аккорды неизменно минорные, и их появление оказывает на возникшую боль смягчающее и заглушающее действие, отвлекая меня от источника тоски и страдания. Иногда меня успокаивают неожиданно возникающие картинки из детства: заросший колокольчиками лес, где я любил бродить, едва заметная тропинка, по которой я неторопливо шел, срезая углы. Время от времени у меня в памяти всплывают слова на обратной стороне открытки, которая годами висела на нашей кухне.

Вот мое семнадцатилетнее «я» лежит в ванной и читает газету. Я понимаю, что не могу сосредоточиться. Меня переполняет страх от мыслей, касающихся волнения и беспокойства по поводу секса, будущего и поступления в университет. В то время как все мои сверстники в связи с переходом на новый этап жизни кажутся оживленными и возбужденными, я не могу себя заставить даже поговорить об этом. В ванне я слушаю плеер и ношу его с собой повсюду, куда бы ни шел. Мой папа, с которым у меня в настоящее время возник неожиданный конфликт, спрашивает, зачем я это делаю. Возможно, он догадывается, что я пытаюсь заглушить неприятные мысли, к которым я все больше и больше привыкаю. Несмотря на все свои скрытые тревоги, я все больше осознаю свое умение смешить людей.

В восемнадцать лет мне вскружила голову девочка по имени Никки, которая не испытывала ко мне никаких чувств. Я очень старался заслужить ее любовь – так старательно я не добивался, пожалуй, больше ничего. В конце концов на школьной дискотеке мы объединились в пару, но к тому времени я уже не знал, хочу ли я этого. Между школой и университетом я «планировал» сделать паузу в один год. Мне требовалось это, потому что я был не готов взрослеть и сталкиваться лицом к лицу с внешним миром. Когда люди спрашивали меня, чем я буду заниматься в этот год, я отвечал им, что собираюсь принять очень длительную ванну. Когда они переставали смеяться, я менял тему разговора.

Мои родители надеялись, что я поступлю в университет. Сами они учились, остальные собираются, так что, возможно, поступлю и я. Летом, когда мне надо было сдавать экзамены, я подхватил моноцитарную ангину, завалил экзамен и с трудом попал в университет на следующий год – только благодаря великодушному письму из школы.

Никки отправилась учиться в университет и в какие-то выходные приехала повидаться со мной. Я сообщил ей, что меня привлекают другие девушки, и когда я произнес эти слова, мне показалось, что меня как будто обволокла черная пелена. Я находился в состоянии паники. Я навестил ее в Шеффилде две недели спустя, где мы и расстались. Я начал пить в одиночестве и писать стихи. Все еще живя дома, я ощущал, как преклонный возраст моего отца просачивается в меня. Мне следовало уехать, но у меня не было внутренних сил. Я улетел в Израиль и навестил там дальних родственников. Я написал стихотворение под названием «Урод». За границей я чувствовал себя как-то странно, но не мог понять почему. Идея этой поездки принадлежала не мне. Когда я вернулся, я рассказал всем, что прекрасно провел время, хотя это и не было правдой. Я врал всем, включая себя самого. С приближением дня моего отъезда в университет я становился все более напуганным, скованным и суровым. Я замкнулся и был не способен должным образом общаться с кем бы то ни было, хотя и делал вид, что все в порядке. Накануне отъезда я десять часов играл на гитаре. В тот вечер я встретился со своими друзьями в пабе. Они пришли к моему дому, и у меня началась паника. Я попросил их уйти и закрыл дверь. Я понял, что никогда уже не буду прежним.