Владислав Прусенко - Эволюция вдвоем. Или любить нельзя помиловать

Постепенно у ребенка формируется привычка бояться – но не реальной опасности, а фигуры родителя, которая стоит между ним и реальным миром. Эта привычка бояться образует фоновый процесс, когда ум, прежде чем оценить реальную ситуацию, сперва оценивает родительскую реакцию на эту ситуацию. Формируется перманентный фонсознания, вечно бдящий внутренний цензор, основная функция которого – поддерживать нужный уровень внутренней тревожности и страха.

Поскольку нервная система может эффективно развиваться только в состоянии покоя (хотя направление развития задается стрессом), постоянный фон тревожности тормозит развития сознания, делая его, в конечном итоге, неполноценным. Зафиксируем этот момент, тоже.

Таким образом, именно поведение родителя определяет, куда качнется маятник, и станет ли быстротечный испуг в сочетании с любопытством хронической тревожностью, или любознательностью и смелостью.

Именно скопированный с родителей внутренний цензор оценивает потенциальную опасность ситуации прежде реального опыта взаимодействия, и оценивает достаточно произвольно. Общение ребенка с миром происходит, в большинстве случаев, через призму родителей. Превращение краткосрочного испуга в хроническую тревожность – это вклад родителей. Внезапно оказывается, что страх как фоновый процесс сознания, или хроническая тревожность, существует тольков области человеческих коммуникаций , если точнее – в области коммуникаций родитель-ребенок. Тревожность лежит в основе отношений родитель-ребенок; нигде за пределами этих отношений ее не существует. Фактически, хронический страх и тревожность – это отражение страха перед фигурами матери и отца.

Отец и мать обладают разными навыками и системами ценностей, а значит, общение ребенка с ними строится по-разному. В разных типах общения страхи немного различаются, например, страх брошенности и физического насилия чаще рождается в отношениях с отцом, а страх отвержения и вербального насилия – в отношениях с матерью. Но общая закономерность остается.

Кроме того, поскольку мать обычно проводит с ребенком больше времени, чем отец, именно образ матери соответствует страху как фоновому состоянию: тревожность будто «размазана тонким слоем», и редко достигает пиковых значений. Соответственно, реакция на такую тревожность также предполагается «размазанной», не резкой.

С другой стороны, отец обычно проводит с ребенком меньше времени, и склонен упаковывать свою «заботу» более плотно, оформляя ее в короткие вспышки ярости или гнева. Реакция на такие вспышки также предполагается острой, скоротечной.

Сознание матери соответствует скорее коллективному мышлению и системе взаимодействий «я-идея» и «я-они»; сознание отца соответствует персональному мышлению и системе отношений «я-ты» и «я-он (а)». И в основе обоих типов мышления тревожность (фоновый страх) оказывается прошита как базовая особенность.

При этом, сплошь и рядом, мы пытаемся компенсировать персональные страхи социальным взаимодействием, а социальные страхи – взаимодействием персональным. Это само по себе создает путаницу. Но и без такой путаницы, никакая компенсация страха не устраняет его причину. Сравните: искать у мамы защиты от папы, и наоборот. Хотя и мама, и папа – части одного целого, вносящие равный вклад в сознание ребенка, и такое искание превращается в бегство от самого себя.

По мере взросления ребенка, фигуры отца и матери формируют генеральные механизмы общения. Роль матери формирует механизм общения с коллективом, роль отца – механизм общения один-на-один. 6 6 Подробнее см. в моей книге «Решение родительского конфликта».

Здесь нас подстерегает ловушка: в поисках спасения от агрессивного отца мы стремимся раствориться в толпе, но отношения с толпой основаны на материнской тревожности по определению.Аналогично, в поисках спасения от психически подавляющей матери, мы пытаемся уйти в личные отношения и раствориться в партнере. Но и здесь, спрятаться не удается – мы встречаем точно такой же фоновых страх, основанный уже на отцовской тревожности.

Кроме того, мы неизбежно приносим с собой тот тип общения, к которому привыкли и которому обучены. Если мы ищем в слиянии с одним партнером спасения от материнского «коллективного» страха, мы с большой вероятностью будем общаться с одним партнером как с коллективом, просто по привычке. И наоборот, убегая в толпу от персонального отцовского страха, мы начинаем общаться с коллективным так, будто это один человек. И то и другое, неизбежно рождает непонимание и конфликты.