В нашем распахнутом окне зияла чёрная ночная пустота, в осеннем дворе не горели фонари, и только первая листва опадала с деревьев. Стоял конец сентября – любимое время года отца.
А мы ждали белую машину с красным крестом – та приехала быстро, но за эти десять минут я успела вспомнить все молитвы, которые знала в свои шестнадцать, читая их вслух быстрым речитативом. Через день я толкнула белую дверь просторной больничной палаты. Палаты 503.
Отец лежал у большого светлого окна, на улице стояла на редкость тёплая погода для осени, словно лето вернулось в самом разгаре, и яркое солнце заливало больничные кровати. В палате было так светло, словно ни с кем из оказавшихся там людей и не случалось ничего плохого. Склиф с его лабиринтами коридоров показался мне огромным живым организмом. Папа распахнул руки навстречу – он уже пришёл в себя, улыбаясь мне через головную боль.
Яркие карие глаза пристально смотрели на нас из противоположного конца палаты. Молодой парень в ярко-жёлтой футболке заваривал чай и разворачивал плитку молочного шоколада. Я заметила, как он листал турецкий словарь, добыв его в библиотеке Склифа, и пытался объяснить никому не нужному чужеземцу, соседу на палате, какие принимать лекарства и что к чему в том мире, где они оказались.
– Привет, – улыбнулся он мне пару часов спустя, когда я испуганно озиралась по сторонам, сидя на краешке кровати около отца. – Будешь чай с шоколадкой?
Я обратила внимание, ломая кусочек шоколада с его большой руки, что у парня красивые ладони – мужественные, испещрённые линиями. Мне стало почему-то намного легче от его присутствия, как если бы в снежную бурю я набрела на домик с печкой.
– Спасибо, – робко улыбнулась я новому знакомому. Пора было уходить.
Я оглянулась на папу в дверях – ласковый вечерний луч заливал его доброе лицо и улыбку. Он помахал мне рукой – и я помахала в ответ, послав воздушный поцелуй и прошептав одними губами: «Я очень тебя люблю».
***
Я плохо помню тот коридор, плохо помню врача, которая пустила нас повидаться с отцом. Кажется, её звали Ольга. Она была хорошей, правда хорошей. Делала всё, что могла. И, кажется, она нам сочувствовала.
Я никогда прежде не была в реанимации. Я не видела людей в коме.
В тот день в коме передо мной лежал отец – мой красивый молодой папа. Мой самый родной человек. У него опухли руки, почему-то я сразу обратила на них внимание. Папа играл на гитаре и аккордеоне – у него были длинные тонкие музыкальные пальцы. Теперь они стали распухшими, а сама рука казалась маленькой. У него опухло лицо – его когда-то утонченное худое лицо. Я бы никогда не узнала его, если бы не знала, что это мой отец. Что это он ловил меня маленькую с дивана в прыжке. Что это он обещал носить меня на руках, даже если он будет стареньким, а я – толстой. И я могла бы сказать, что в тот миг видела самое страшное в своей пока что маленькой жизни, если бы не мамин шёпот.
– Женечка, родной, ты только живи. Я тебя любого выхожу. Будем ездить с тобой на дачу. Мы ведь так любим дачу. Как же я там одна? Я боюсь там одна. Будем растить внуков. Ты только выживи, Женя…
«Ты только выживи, Женя…» – и мама нежно гладила отца по отёкшей руке. Нет, в тот день я видела не самое страшное в своей коротенькой жизни. Я видела то, что не имеет никакой цены – Любовь.
Отца похоронили 18-ого октября. Было очень много народу, моросил серый неустанный дождь. Папа был добрым. Тактичным. Веселым. И никогда не осуждал других. На могиле никто не причитал и не кричал, мы с мамой молча замерли рядом. Почему-то больше всего я запомнила стук гвоздей о крышку о гроба – он словно разрывал тишину и врезался в память болезненными осколками: «Прощай». «Прощай».
Но я обещала, что книга не будет слишком художественной.
Поэтому опущу все свои чувства, не буду описывать дни, которые последовали после – ведь их и не опишешь.
Меня часто спрашивают: «Что делать? Как это пережить?».
Люди обращаются к психологам, и мы с мамой тоже пробовали. Нам очень повезло с психологом: мы подружились на всю жизнь, но всё, что она смогла сделать в той ситуации, это поплакать вместе с нами и сказать: «Сейчас вы как два пингвина, которые попали в снежную бурю. Бурю можно лишь переждать». ( Спасибо Вам, Регина Рустемовна, за Ваше сердце – большое, сопереживающее, настоящее. Иногда Вы напоминаете лавину, когда пытаетесь уберечь людей от ошибок – за прошедшие годы Вы стали мне настоящим другом).
Читать дальше