Аше Гарридо - Человек, которого нет

И представьте себе, что та душа – первого человека, который умер, забыв себя и свое дорогое, – вот так летела, неслышимая и невесомая, легкая и почти пустая… На самом-то деле души не забывают ничего. Никак им невозможно себя забыть. Они, может быть, и есть просто знание о себе, не мыслями, не словами и даже не чувствами. Какое-то тонкое изначальное знание себя как определенной точки в пространстве – в том пространстве, где время есть всё сразу и целое. Там невозможно ничего забыть. Чтобы забыть, для этого время должно быть растянуто и разрежено, рассыпано на мгновения. И если одно мгновение до другого мгновения дотянуться не может, потому что между ними еще миллион или миллиард мгновений встал в ряд, – то, конечно, можно забыть, что было сто тысяч миллиардов мгновений назад. Но если любое мгновение вплотную рядом с любым другим мгновением – ничего забыть никак нельзя. Но поверить в забвение – можно. Вот и тот человек перед смертью поверил.

И представьте себе, что его душа коснулась того человека, который жив, но жизнь ему не мила. И у того душа внутри встрепенулась, кинулась к мимолетному путнику:

– Ты куда такой? Ты чего мертвый? Ты же не нажился еще!

– Ох, да, конечно, – разве же можно? Нажиться! Да как?

– А я вот – да…

– Как же ты?..

И поскольку души понимают друг друга всеми собой, то им больше слов не понадобилось, чтобы сравнить свои раны, и подсчитать свои потери, и умножить боль одного на боль другого, и вычесть надежды, и сложить оставшиеся недожитые силы одного и недожитую страсть к жизни другого – и разделить на двоих, да так, что досталось всё одному. И кто-то из них поцеловал другого братским прощальным поцелуем, и больше его здесь не видели и не слышали, и ни с кем он больше здесь не разговаривал. Он спать ушел, беспробудным сном. Представьте себе, что души, которые еще не могут улететь, спят в глубине.

А второй кто-то из них остался пробужденным здесь. Только он ничего про себя не помнит – или настолько уверен, что не помнит, что никакой разницы.

Представьте себе, что он остался, взяв на себя все обязательства того, кто ушел спать. И выглядит в точности как он. И живет в его доме, носит его одежду, разговаривает с людьми от его имени. Никто даже и не заметит разницы, если он им не скажет. А если кто разницу и заметит, то мало ли как люди в жизни меняются! Да и возраст такой, переломный, около тридцати. Никто не догадается, никому и в голову не придет о таком догадаться.

Представьте себе, что он живет здесь и сейчас.

И представьте себе, что это фантастика.

Пятница, 14 ноября 2008

Я ненастоящий. На самом деле меня нет.

Меня нет.

Но сама постановка вопроса… Кто говорит «меня нет»?

Как это – кто? Та, которая сошла с ума и считает себя литературным героем.

«Мое мнение просто. Для себя я есть, пока я могу задать себе вопрос: „кто я?“ и убедить себя в том, что „я“ – это я. А для окружающих, соответственно, если я и их могу убедить в том же».

Алекс Розов, «Тень мечты»

Дверь направо от лифта. Так было сказано в описании маршрута, и Лу, поднявшись по лестнице, уверенно повернул налево. Это он еще мог сделать уверенно. Позвонить было уже труднее. Запросто можно подойти к любой двери, постоять перед ней, развернуться и уйти – или остаться стоять, пока не наберешься храбрости позвонить. Позвонив, можно только убежать – или остаться. Шагнуть навстречу всей неизвестности, ожидающей за этой дверью. Или сразу ринуться вниз по лестнице, воображая изумление и возмущение, вызванные его бегством… Но как потом договориться о новой встрече?

Он мог бы бесконечно рассуждать об этом. Но едва он понял, что просто пытается отдалить решительный момент, как сразу уверенно надавил на кнопку звонка, быстро пригладил волосы и одежду и выпрямился с несколько неровной, но всё же улыбкой на лице. Он так долго ждал, наконец-то…

Неделю назад он отправил письмо по электронной почте, получил короткий доброжелательный ответ, и после недолгой переписки ему была назначена встреча. Он обрадовался, еще больше испугался и постарался прийти вовремя.

Дверь открыла женщина лет сорока. Лу отметил ее выверенную обычность и обыденность; описать ее можно было бы только в категориях тела, но не стиля, максимально нейтрального. И все же она не была «никакой». Она была обычной. Это, подумал Лу, должно успокоительно действовать на клиентов. Однако в его случае всё наоборот, обычная ему не подойдет… Но на самом деле именно в его случае эта обыденность была как вода в пустыне. Простота, определенность, обычность.