Array Художник Ира Корат - Последняя попытка

А ведь до этого момента Настя даже не подозревала о том, что с ней происходит. Тоска. Скука. Апатия. И все это на фоне абсолютно благополучного, безоблачного существования, успешной во всех отношениях жизни – и в «социуме она реализовалась» в качестве востребованной, модной журналистки и в семье у нее все отлично. Ох, только от чего так хочется завыть порой? Видимо от бабьей дурости. Однозначно. Потому что от добра добра не ищут.

Надо брать себя в руки. Или… Или не надо?

Настя подняла голову и взглянула на профессора – быстро, с живым, даже где-то жадным любопытством.

Ой! Настя вздрогнула от странного ощущения – словно ее окунули в волны теплого океана, она на мгновение полностью потеряла контроль над своим телом – оно абсолютно расслабилось, как бы растворилось в пространстве, слилось с миром. Такое чувство возникало у Насти только в воде, когда она качалась на волнах, позабыв о том, кто она, зачем, почему и что у нее в планах на будущее – только ласковая стихия, только бездонное, мудрое небо, глубокая, все понимающая вода и насмешливое, ласковое солнышко.

От внезапно перехваченного внимательного взгляда профессора у Насти возникло точно такое ощущение. Этого не могло быть, но это случилось.

Так, хватит эмоций. Включаем голову.

Настя профессионально быстро строчила в блокноте. Да, безусловно, сейчас время новых технологий. И последняя модель диктофона всегда во время любого, даже самого короткого интервью была предусмотрительно включена, чтобы зафиксировать все до мельчайших деталей разговора. Почудилось сомнение в голосе собеседника? Фальшь? Страх или неуверенность? Прокрутим, послушаем, проанализируем тщательно – и во всем разберемся.

Но блокнот… Блокнот должен быть. Настя любила писать, писать именно ручкой и именно на бумаге – в этом присутствовало что-то таинственное – выведенные ее собственной рукой небрежные закорючки казались Насте таинственными символами, в которых наряду с обычным их значением – передачи звука, скрывалось нечто большее, волшебное и магическое.

Да, пожалуй, Настя вообще несовременна. Грубо говоря, консервативна. Вот и электронные книги ей не по сердцу. Шуршание потасканных от времени страниц и специфический запах потрепанного переплета она никогда не променяет на бездушный дисплей и мертвые роботы-кнопки.

Андрей Игоревич – вывела Настя сверху, над основным текстом. Буквы – неаккуратные, неразборчивые, совсем не женские – казались, тем не менее, очень гармонично связанными друг с другом. Да, пожалуй, это имя, написанное другим, более каллиграфическим почерком смотрелось бы чудовищно пошло. Но вот именно так – небрежно и нарочито легко – так и должно быть выведено имя такого шикарного мужчины…

А какого, собственно? Что это ее, Настю так замкнуло на этом, будем беспристрастно объективны, пожилом человеке? Сколько ему, интересно лет… Ага, вот тут информация подобрана ее помощницей, Сонечкой. Ну-ка, ну-ка… Посмотрим. 1955 год рождения. Что ж, не так уж он и стар. Пятьдесят семь лет. А выглядит моложе…

Или наоборот, старше?

Судя по поджарой фигуре и в целом, по ощущению энергии – моложе. А вот если уловить то, что тщательно скрывается за стеклами его изящных, судя по всему, очень дорогих очков, то невольно возникает ощущение, что перед тобой столетний старец, скоротавший последние пятьдесят лет в закрытом монастыре.

От случайной мысли про монастырские стены у Насти пробежал мрачный холодок по спине. Так было всегда. Еще с детства. На одной из школьной экскурсий, едва переступив ворота монастыря в городе Боровске, Настя неожиданно заплакала от переполнивших ее невиданно сильных, острых эмоций. Ощущения не были плохими, или страшными, нет. Просто их натиск если и можно было бы сравнить с чем-либо, то лишь с агрессивным нападением волн при девятибалльном шторме. Необъяснимые чувства имели такую силу и глубину, что детская психика оказалась не в состоянии с ними справиться. Настя рыдала безостановочно, до тех пор, пока ее не вывели за ворота и не усадили в автобус – отдохнуть. Едва опустившись на сиденье, она закрыла глаза и окунулась в забытье. Насте тогда в этом святом месте привиделись очень странные вещи. Монастырская келья в деталях – очень подробных и милых. Зазубринки на куцем подоконнике из белого камня, кусочек хмурого неба и ласково шелестящая ветка тополя в узеньком окошке… Потом появился какой-то странный старик в драном тулупе, который ласково, по отечески гладил Настю по голове и приговаривал заботливо: «Ниче, ниче… Будя, будя… Повидаешь еще, дочка, повидаешь. Дождешьси… Ниче… Ниче…» От голоса старика становилось как-то небывало надежно и благостно. Настя впоследствии часто вспоминала этот сон и всегда, всякий раз, это помогало ей обрести уверенность и спокойствие.